Заплатин встал и сказал:
– Если это предложение будет принято, мы не станем участвовать в этой операции, потому что вы нас втягиваете в гражданскую войну. Я не верю, что все села мятежные.
Хафизулла Амин посмотрел на советского генерала разъяренными глазами, но свое предложение снял.
В августе в кабульскую резидентуру советской разведки пришел запрос:
«Просим тщательно разобраться, нет ли серьезных трений и разногласий в отношениях между Тараки и Амином и есть ли в рядах НДПА такие же или более сильные личности, чем Амин».
Ответ резидентуры гласил: вся реальная власть в руках Амина, поэтому надо либо сократить его полномочия, либо подумать о его замене. Партийные и военные советники придерживались прямо противоположного мнения: надо поддерживать Амина.
Сначала министра обороны в Афганистане не было, курировал министерство Амин, но он был занят тысячью дел. Потом назначили министром активного участника революции полковника Мохаммеда Аслана Ватанджара. По мнению Заплатина, эта ноша недавнему командиру батальона оказалась не по плечу.
Однако Тараки очень любил Ватанджара, который принадлежал к так называемой «группе четырех», которая объединилась против Амина. В эту группу входили руководитель госбезопасности Асадулла Сарвари, министр связи Саид Мохаммед Гулябзой и министр внутренних дел Шерджан Маздурьяр (затем – министр по делам границ).
Тараки просил Заплатина взять Гулябзоя на политработу в армию, рекомендовал его: он очень хороший товарищ. Генерал Заплатин дважды с ним разговаривал и отверг. Сказал Тараки откровенно:
– Он мне не нужен. Он не хочет работать. Ему надо отдохнуть и погулять.
По мнению генерала Заплатина и других наших военных советников, «группа четырех» – это были просто молодые ребята, которые, взяв власть, решили, что теперь они имеют право ничего не делать, расслабиться и насладиться жизнью.
«А дело страдало, – заключил Заплатин. – Они гуляют, Тараки их поощряет, прощает им выпивки и загулы, а Амин работает и пытается заставить их тоже работать. Они жалуются Тараки на Амина, обвиняя Амина в разных грехах. Вот с чего началась междуусобица».
Полковник Александр Кузнецов много лет проработал в Афганистане военным переводчиком, был там и во время апрельской революции. Он вспоминает:
– Амин, конечно, не был трезвенником, но считал, что в военное время нельзя пить, гулять, ходить по девочкам. А наши органы как работают? С кем-то выпить, закусить и в процессе застолья расспросить о чем-то важном.
Но с Амином так работать было нельзя, зато с четверкой можно. Они и стали лучшими друзьями сотрудников КГБ. За Сарвари, министром госбезопасности Афганистана, стояло представительство КГБ; это был их человек.
Информация «группы четырех» пошла по каналам КГБ в Москву. Их оценки будут определять отношение советских лидеров к тому, что происходит в Афганистане. Четверка старалась поссорить Тараки с Амином, надеясь отстранить Амина от власти. А тот оказался хитрее. В начале сентября, выступая на митинге в Кабульском университете, Амин назвал людей, которые руководят заговором и которых поддерживает американское ЦРУ. Это были четверо министров во главе с Ватанджаром.
13 сентября все четверо в сопровождении охраны неожиданно нагрянули в советское посольство. Они хотели разговаривать с главой представительства КГБ в Афганистане генерал-лейтенантом Борисом Семеновичем Ивановым. Они сказали, что Амин – агент ЦРУ и враг революции. Генерал Иванов попросил их изложить все на бумаге и предпочел поскорее вывести опасных гостей из посольства.
На следующее утро, вспоминает полковник Морозов, сотрудник резидентуры приехал к министру Гулябзою. Он должен был забрать обращение четырех министров и заодно в вежливой форме попросить опальных министров больше не приезжать к генералу Иванову в посольстве.
У Гулябзоя собрались все четверо министров. Они были вооружены пистолетами и автоматами. Прямо при сотруднике резидентуры Сарвари позвонил Тараки и стал ему говорить, что Амин готовит заговор и что они четверо готовы приехать и взять Тараки под защиту. Тараки это предложение отклонил.
Сотрудник резидентуры забрал подготовленные четверкой бумаги, в которых говорилось, что Хафизулла Амин начал встречаться с кадровыми работниками ЦРУ еще до апрельской революции, и вернулся в посольство. А в два часа дня его жена пришла в посольство и сказала, что четыре министра приехали к ним домой.
«Давай, старик, рви домой и узнай, чего они хотят» – сказал разведчику полковник Богданов, руководитель представительства КГБ при спецслужбах Афганистана.
Афганцы с автоматами и ручными пулеметами рассредоточились по всему дому.
«Мы больше не могли оставаться у себя, – объяснил Гулябзой. – Амин дал команду арестовать нас. Мертвыми мы никому не нужны, а живыми можем пригодиться советским друзьям. Надеюсь, советское руководство нас поймет».
Афганцы приехали на «тоёте», эту машину Сарвари забрал из гаража расстрелянного президента Дауда еще в апреле 1978 года. Доложили генералу Иванову и послу Пузанову. Те не знали, что делать. Потом решили афганцев перевести на виллу, которую занимали бойцы из спецотряда КГБ «Зенит», они охраняли советских представителей в Афганистане.
А «тоёту», на которой приехали афганские министры, перегнали в посольство и поставили в один из боксов. Потом, чтобы скрыть следы, машину разобрали и по частям закопали поблизости от посольства.
Противоречия между представительством КГБ и военными советниками в Кабуле дошли до предела.
«На одном совещании, – вспоминает Заплатин, – дело дошло до того, что мы друг друга готовы были взять за грудки».
Генерала Заплатина злило то, что днем, в рабочее время руководители представительства госбезопасности вольготно располагались в бане, выпивали, закусывали.
«Как понять логику представителей КГБ? – спросил я Заплатина. – Они считали Амина неуправляемым, полагали, что надо посадить в Кабуле своего человека, и все пойдет как по маслу, так что ли?»
«Они делали ставку на Бабрака Кармаля, – считает генерал Заплатин, – и были уверены, что необходимо привести его к власти. А для этого придется убрать Амина. Бабрак, считали они, сможет найти общий язык с Тараки. Почему им нравился Бабрак? Он – легко управляемый человек. Амин может и не согласиться с мнением советских представителей, проводить свою линию. Но он не был пьяницей, как Бабрак. Даже по одной этой причине Бабрака Кармаля нельзя было допускать к власти».
Противоречия между военными советниками и аппаратом представительства КГБ сохранялись все годы афганской эпопеи. Генерал Александр Ляховский, который много лет прослужил в Кабуле, вспоминает:
– Уже после ввода наших войск ввели жесткое правило: из Афганистана в Москву отправляли только согласованную информацию, которую подписывали посол, представитель КГБ и руководитель оперативной группы министерства обороны. А представительство КГБ все равно потом посылало свою телеграмму, часто не совпадающую с согласованной. Когда наша командировка заканчивалась, заехали в представительство КГБ попрощаться: «Спасибо за совместную работу». Один из них сказал: «Да вы и не знаете, сколько мы вам пакостей подстроили»…
