Настроение было плохим — хуже некуда, — подавленным, здесь было плохо, но и в Москве его вряд ли встретят словами благодарности за «профессионально выполненный долг». С другой стороны, он выполнил свой долг именно профессионально: попав в беду, вышел из нее с достоинством, людей сохранил, часть работы законсервировал… Человеку, который придет на его место, будет много легче, чем ему.
На дворе царил февраль — один из самых неуютных месяцев в календаре. В Иране, особенно на севере, в эту пору очень часто идет мелкий холодный дождь, небо тяжелое, темное, низкое, недоброе… И кто только выдумал этот худой месяц, какой человек? На улицах Энзели почти не было людей, возникали какие-то скорбные, согбенные фигурки, перебегали с места на место и исчезали: у этих людей была своя жизнь, у Шебаршина своя.
Залив Мурдаб был плотно забит рыболовецкими лодками, но самих рыбаков не было — время-то непромысловое. Было горько, так горько, что Шебаршин не мог справиться с собой. Вещи его были перенесены на теплоход «Гурьев», через некоторое время громадное судно, глухо постукивая могучим двигателем, спрятанным глубоко внутри, отчалило от берега.
Прощай, Персия! Сюда вряд ли уже удастся вернуться — не дано. Ни самому Шебаршину, ни сотрудникам его резидентуры. Впрочем, один человек все же вернулся, он оказался не засвечен — Игорь Сабиров.
Возникла острая ситуация, когда в Тегеран надо было послать подготовленного сотрудника, опытного разведчика, а такого человека под руками не было, и Шебаршин, будучи уже одним из руководителей разведки, после некоторых непростых размышлений сказал Сабирову:
— А что, Игорь, давай попытаемся закинуть документы, а? Посмотрим, какой будет результат? Вдруг проскочат?
Документы проскочили. Игорь снова вернулся работать в Иран.
Но это было позже, много позже…
Из дневника Владимира Гудева. Владимир Викторович Гудев — чрезвычайный и полномочный посол СССР и России, послом в Иране работал еще при шахе. В дипломатическом мире человек очень известный.
«Шебаршин Леонид Владимирович — это фигура для разведки хрестоматийная: именно таким должен быть работающий за границей разведчик. Есть резиденты, к которым послы относятся, скажем так, настороженно, есть резиденты, которым перестают доверять в силу тех или иных причин — и такое было, а есть резиденты, к которым относятся с огромным уважением и очень доверительно… Верят им, как и разведчики верят дипломатам, — все должно быть построено на взаимности.
Так вот, ни от одного из послов я не слышал, чтобы они хоть в чем-то, в малой малости не доверяли Шебаршину. Шебаршин был не просто разведчиком, а разведчиком-дипломатом. Таких профессионалов у нас немного, их, если хотите, можно по пальцам пересчитать.
С другой стороны, именно такая блестящая черта характера, как способность доверять, верить, помешала, наверное, Леониду Владимировичу разглядеть предателя Кузичкина. Есть поэтическое выражение: “Лицом к лицу — лица не увидать”: когда люди работают вместе, в одном пространстве лицом к лицу, локоть к локтю, понять зачастую трудно, а иногда и просто невозможно, кто есть кто…
Вот и получается, что один гнилой помидор способен испортить весь ящик. Такой след оставил и Кузичкин на всей резидентуре, работавшей в Тегеране.
В том, что произошло, Шебаршин не виноват нисколько, но отвечать пришлось ему. У нас как ведь повелось: у всякой беды должен быть виновник. Конкретный человек. И я очень жалею, что за прокол в тегеранской резидентуре заставили отвечать практически одного Шебаршина».
Но вернемся на борт теплохода «Гурьев». Каспий в зимнюю пору — явление не особенно радостное. Волны угрюмые, серые, какие-то плоские, но, несмотря на невеликость свою, заставляющие сильно трястись большой корпус теплохода; на угрюмом пространстве нет ничего живого — даже чаек, и тех нет. Пусто, одиноко, тоскливо.
И этот мелкий, просаживающий до костей дождик, беспрерывно падающий из низкого тяжелого неба, здорово допекал, от его звука не только зубы болели, но и голова…
А вот Баку встретил Шебаршина солнцем, бодрым шумом, чайками, заполнившими порт, на причале ожидал добрый, улыбающийся друг с букетом цветов в руках и бутылкой коньяка в кармане. Это был начальник разведотдела Вагиф Гусейнов — впоследствии он стал председателем КГБ Азербайджана.
Пожалуй, в первый раз за последние сутки Шебаршин почувствовал, что он не одинок.
«В дальнейшем мне пришлось неоднократно убеждаться, что в Баку у меня есть хорошие, надежные друзья», — отметил в своих записях Шебаршин.
Иранская страница была перевернута окончательно.
Поворот судьбы
Из Тегерана Шебаршин вернулся в Москву в настроении, скажем так, не самом лучшем… Мелькали даже мысли о том, а не напрасно ли он перешел работать с дипломатического поля в разведку? Ведь, находясь в штате МИДа, он годкам к пятидесяти явно стал бы послом (а может быть, еще раньше), сидел бы в какой-нибудь теплой райской стране, управлял посольским хозяйством, сочинял депеши в Москву, общался с местной знатью и в ус не дул — ну чем не благодать?
Нет, вместо этого захотелось забраться на острие штыка, посидеть на нем. Вот и посидел.
Истории с предателями, с перебежчиками ломали судьбы очень сильных резидентов, Шебаршин это знал и в конце концов пришел к выводу, что ничего хорошего в его жизни в ближайшие пятнадцать лет уже не будет. А там и пенсия рядом. И станет он дедушкой, который будет в полустоптанных валенках стеречь свой неказистый дачный домик где-нибудь в полях за Апрелевкой либо под Волоколамском, по воскресеньям принимать в гости внуков, а в будни читать книги, которых у него набралось не меньше, чем в библиотеке хорошего областного города.
В Москве его прежде всего отстранили от оперативной работы — того самого, живого, толкового, требующего смекалки и быстрой реакции дела, которое Шебаршину нравилось больше всего, — и перевели в управление «Р».
А что такое управление «Р»? Это обычный штаб, в котором, кроме планирования и «расклада карт» на день текущий и прочих не самых интересных в профессиональном смысле дел, находятся еще вопросы второстепенные: среди них и проверка, как выполняются указания шефа — начальника ПГУ, и все ли в порядке в главке со снабжением, и толково ли функционирует финансовый отдел, и подготовка «Леса» к зиме — в общем, всего полным полно, голова может легко закружиться, а вот интереса, огонька, артистичности почти никаких.
В общем, понял полковник Шебаршин одно: что станет отныне чиновником средней руки, покроется коростой, непробиваемым хитиновым панцирем и в конце концов превратится в отпетого бюрократа, весьма красочно описываемого в наших газетах… Других путей-дорог у него уже нет.
Но всякая разведывательная структура — это живой организм, очень чуткий, реагирующий буквально на все, даже на землетрясения в Антарктиде, хватающий всякий звук на лету, и не только сам звук, а даже волны, исходящие от него, резонирование пространства…
