Так что я мог бы начать взрослую жизнь на целый год раньше.
А потому что не надо спать! Я это на всю жизнь запомнил.
Наша школа № 92 была на улице Семашко (сейчас ей вернули старинное название, и она опять называется Большой Кисловский переулок). Товарищ Семашко был первый народный комиссар (то есть министр) здравоохранения СССР. Он когда-то жил как раз в Большом Кисловском.
С моим другом Мишкой мы познакомились сразу, первого сентября, еще в школьном дворе. Он был очень умный, в маленьких круглых очках. Оказалось, что он живет в соседнем доме.
В рассказе «Что любит Мишка» написано, что он был ужасный обжора. Рассказ очень смешной, но всё это неправда. Мишка был очень умный и совсем худой. Он и сейчас такой, кстати говоря.
Мы все ходили в школьной форме. У мальчиков она была похожа на солдатскую: серая гимнастерка с тремя латунными пуговицами, подпоясанная ремнем с медной пряжкой. Фуражка с кокардой. Серые форменные брюки. На пряжке и кокарде была большая буква «Ш» – то есть школа. В гимнастерках было жарко, но расстегивать пуговицы не разрешалось.
А девочки носили коричневые платья и черные фартуки. Коричневые ленты в косичках. Белые фартуки и большие белые банты в косичках по праздникам.
И красные звездочки – у мальчиков на гимнастерках, у девочек на платьях. А после третьего класса – пионерские значки и красные галстуки.
Школа была в старинном трехэтажном доме. Мы учились на третьем этаже. Лестница была узкая, с щербатыми ступеньками.
На переменах нам не разрешали бегать. Мы организованно гуляли в низком темноватом зале. Нас заставляли ходить по кругу, парами – мальчик с девочкой, – взявшись за руки. Со мной все время гуляла девочка Женя. Мы с ней не были знакомы – она была из другого класса, то ли из первого «А», то ли из первого «Б». А я был из первого «В».
Откуда же я узнал, что ее зовут Женя?
Потому что в первый раз учительница сказала ей: «Женя, станешь вот с ним!» То есть со мной.
Поэтому мы с этой Женей не разговаривали. Во-первых, во время прогулки вообще запрещалось болтать. Хотя, конечно, некоторые шептались. А во-вторых, Женя все время от меня отворачивалась. Наверное, я ей не нравился. Тогда я тоже стал от нее отворачиваться. Но нас все равно ставили вместе, я даже не знаю почему.
В середине круга стояла Вера Васильевна, учительница из первого класса «А». Всегда хмурая, в темно-синем пиджачном костюме и тупоносых ботинках. Если кто-то нарушал дисциплину (например, нарочно прихрамывал, как старик, или громко болтал, или делал подножку соседу) – Вера Васильевна бросалась к нему, выхватывала его из круга и ставила с собою рядом. За перемену таких набиралось человека три-четыре. А тот, кто оставался один, так в одиночку и догуливал. Хорошо, перемена была короткая.
На большой перемене мы шли в буфет.
Там продавались пирожки, слоеные булочки под названием «языки», коржики, и чай, и компот, и даже винегрет, и сосиски с кашей. Но самым любимым кушаньем были пирожки с повидлом. Они стоили 5 копеек – штука. Они были жареные на масле, и их давали в бумажках – но все равно после них все пальцы были масленые. А самое главное: ты начинаешь кусать этот пирожок – а повидло обязательно оказывается с другого конца! Какая-то загадка.
Вера Васильевна была злая. Она дожидалась, когда первоклассник откусит хороший кусок пирога с повидлом, подходила к нему и гневно спрашивала:
– Как ты смеешь разговаривать с учителем с набитым ртом?
Первоклассник мычал и давился.
– К директору отведу! – кричала она. – Родителей вызову! Тебя научат, как вежливо с учителем разговаривать!
Сейчас, когда я вырос, я понимаю, что она была несчастным человеком. Злые люди, особенно те, которые без причины набрасываются на других, на самом деле очень несчастные. Их в детстве кто-то обидел, и потом они отыгрываются на тех, кто слабее, кто не может дать сдачи.
Но тогда я просто радовался, что она – не наша учительница.
Нашу учительницу звали Раиса Ивановна. Она была совсем не злая и очень веселая. Даже слишком.
– Здорово, кретины! – приветствовала она нас, входя. – Привет, бандиты!
– Здрасьте, РаисВанна! – хором кричали мы, вскакивая и хлопая крышками парт.
Парты, кстати говоря, были не такие, как теперь. Каждая парта – это было целое тяжелое сооружение для двух человек – скамейка и приделанный к ней наклонный стол с откидными крышками. Под крышами были два ящика для портфелей. А сверху были дырки для фаянсовых чернильниц и две длинные ложбинки для ручек.
Что такое школьная ручка? Длинная деревянная палочка, сантиметров пятнадцать. На конце – металлическое приспособление, чтобы вставлять маленькие стальные перья. Нам учителя рассказывали, что раньше было много перьев, разных размеров и фасонов. Но у нас были только два – обыкновенное, которое называлось «номер восемьдесят шесть», и «рондо», очень острое и жесткое.
Перья лежали в специальном отделении деревянного пенала. Их надо было иметь несколько штук на запас, потому что перо могло прямо на уроке сломаться, кончик у него мог отлететь.
Еще в пенале была перочистка – круглая штучка из толстого сукна. Первоклассники, сощурившись, смотрели на перо на свет – не пристала ли к нему ниточка, соринка или волосок – и снимали их перочисткой. Потому что иначе будет клякса.
И только потом макали перо в чернильницу.
Однажды моя чернильница опустела.
Я поднял руку и сказал:
– Раиса Иванна, у меня чернила кончились.
– Пиши соплями! – сказала Раиса Ивановна и посмотрела на меня таким холодным и веселым взглядом, что у меня по спине поползли мурашки.
