Пьер вышел на кухню и обнаружил там Маргарет в синем костюмчике, очень простом, но элегантном. После стольких дней напряжения спокойный сон явно пошел ей на пользу. Волосы ее были собраны в хвостик, а лицо без всяких следов макияжа лучилось свежестью.
— Марго, ты великолепна!
— Давай-ка без глупостей.
Бланшар расцеловал ее в обе щеки, Маргарет не осталась в долгу.
— Будь добра, приготовь мне чашечку кофе.
Журналист выразительно взглянул на перевязанную руку.
— Какой у тебя жалкий вид!
— Давай посидим вдвоем.
Маргарет взяла в руки поднос, а Пьер направился в ванную. К столику, на котором уже дымились две чашки кофе, он вышел с конвертом в руке и положил его перед Маргарет.
— Марго, за такой кофе полагается награда.
— Давай без глупостей, — повторила она, как будто эта фраза являлась девизом сегодняшнего утра.
— Ты не хочешь посмотреть, что там внутри?
— Думаешь, стоит?
— Проверь сама, — подзадорил он.
Шотландка вытащила на стол связку бумаг и обнаружила, что это ксерокопии тех самых пергаментов.
Не отрывая взгляда от бумаг, она изумленно спросила:
— Как тебе удалось это раздобыть?
Пока Маргарет читала нотариальное свидетельство, удостоверявшее точность копий, Пьер хранил молчание и наблюдал за реакцией своей подруги.
— Это д'Онненкур тебе их передал?
— Не совсем так.
— Тогда как же?
Маргарет наконец подняла глаза на Пьера.
— Он показал их мне за несколько минут до появления полиции.
— Могу ли я узнать, как эти бумаги у тебя оказались? — нахмурила брови Маргарет. — Вчера Годунов жаловался, что у него нет никаких зацепок.
— Ну и черт с ним, с этим Годуновым! Я завладел ими, бросившись на пол в разгаре стрельбы. По отзыву этого фараона, я прыгнул прямо как профессиональный регбист. Честно говоря, в процессе перестрелки и общего переполоха никто и не видел, чем я занимаюсь. Ты даже не представляешь, во что превратилась комната всего за несколько секунд. — Пьер сделал глоток кофе и добавил: — Когда меня везли в больницу и оперировали плечо, я больше всего волновался о своем портфеле.
— Ты ничего не сказал полицейским?
Маргарет пристально смотрела на Пьера, больше доверяя его глазам, а не речам.
— А зачем? — бросил он непринужденно и добавил в порядке объяснения: — Не думаю, что для них это важно. Я журналист. Наконец-то мне подвернулся стоящий материал, так что мой долг — за него ухватиться.
— Ты неисправим! — возмутилась Маргарет, при этом внутренне ликуя.
— Нотариальное свидетельство ты уже видела. Д'Онненкур был большим аккуратистом. Он отнес документы и копии к нотариусу, тот их сличил и подтвердил верность копий.
— Габриэль д'Онненкур, или Арман д'Амбуаз? Вчера, после вопроса Годунова, ты заколебался.
— Да, верно, однако мне кажется, что мы с тобой могли бы разобраться в этом вопросе.
— Как?
— Родословные списки могут вывести нас на ту ил и иную фамилию.
Маргарет вскочила с кресла и снова поцеловала Пьера, теперь уже куда более пылко, чем давеча на кухне. Журналист пожалел о том, что владеет только одной рукой.
— Нам потребуется знаток древнееврейского языка для перевода текстов.
— У меня есть такой приятель.
— Надежный человек?
— Он мой давний должник, — сделал неопределенный жест Пьер. — Хотя для гарантии лучше выдумать какую-нибудь историю…
— Но ведь речь идет о династии rex deus. Если твой приятель и сам иудей, то он наверняка проявит любопытство.
— Не думаю, что ему хоть что-то известно про царственные библейские династии.
— Ты уверен? — не унималась Маргарет.
— Если у тебя есть мысль получше…
Она не купилась на этот выпад.
— Когда мы покажем ему документы?
— Могу я сначала допить кофе, а уж потом звонить?
Монсеньор Пассароло приказал своему секретарю не переключать на него никаких вызовов и беспокоить только в том случае, если позвонит камерарий или сам Святой Отец. Ему требовалось побыть в одиночестве. Госсекретарь Ватикана закрыл дверь кабинета на ключ, чтобы избежать нежелательных сюрпризов, а затем набрал некую комбинацию на кнопках сейфа, спрятанного в маленькой нише, где Рафаэль Санти изобразил свою версию Святого семейства. Там государственный секретарь хранил документы исключительной важности.
Пассароло вытащил нужный конверт и ощутил, как по спине пробежали мурашки. Всякий раз, когда он брал в руки эти документы, тело его покрывалось испариной, а на душу накатывала страшная тревога.
Госсекретарь никогда не забывал того момента, когда его предшественник, кардинал Ландриани, официально передал ему бумаги, хранившиеся в этом сейфе. Такова была церемония передачи полномочий государственного секретаря. Случилось это в самый канун Рождества двухтысячного года.
Старик Ландриани вручил своему преемнику этот пожелтевший конверт и заявил:
— Подготовьтесь, ваше высокопреосвященство! Когда вам станет известно содержание этих страниц, на ваши плечи возляжет столь тяжкое бремя, что вы и вообразить себе не можете.
— Что здесь?
— Узнайте сами, монсеньор.
Ландриани покинул кабинет, опираясь на трость и подволакивая левую ногу, которая ему почти не повиновалась. Пассароло остался наедине со своей новой ответственностью, раскрыл конверт и прочел три страницы, написанные неким Германом фон Мольтке, членом «Братства змеи».
Кардиналу сразу же стал ясен смысл слов Ландриани. Он ощутил всю серьезность угрозы, тяготевшей над Ватиканом. Новость обратилась в каменную плиту, которая обрушилась на него непосильным грузом.
В тот же вечер новоиспеченный госсекретарь еще раз встретился с Ландриани. Он хотел узнать об этом докладе все. Кто и почему его составил? Что такое «Братство змеи»? Где находится оригинал, о котором говорится в бумагах?
После долгой беседы Пассароло осознал, отчего тот древний текст так потряс душу Бернара Клервоского, что монах взялся за создание ордена храма и даже — как сообщалось в докладе — самого «Братства змеи», тесного круга внутри ордена монахов-воителей. Кардинал часто задавался вопросом о том, почему же святой из Клерво решил сохранить этот документ, хотя мог бы и уничтожить его.
Государственный секретарь уселся за стол, достал из кармана сутаны платок и отер пот со лба. Затем он снова перечитал страшный доклад, в котором сообщалось, что древний текст составлен в форме Евангелия. Судя по некоторым деталям, оно было написано намного раньше, нежели так называемые канонические Евангелия. Автор доклада утверждал, что это неопровержимое свидетельство, признанное самим Бернаром Клервоским. Фон Мольтке выделял в нем три элемента, подрывающие самые основы римского учения.
