— Приношу свои извинения.
— Мария Магдалина — один из самых загадочных евангельских персонажей. Мне кажется, из всех женщин она чаще всего упоминается в священных текстах — даже больше, чем Дева Мария. Однако при этом ее образ противоречив, она словно окутана туманной дымкой. Скажи-ка, кому именно в первую очередь явился Иисус после воскрешения?
— Кому же?
— Марии Магдалине.
— Да что ты!
— Неужели ты не читал Новый Завет?
Пьер покраснел.
— По правде говоря, нет.
— Так вот, один из евангелистов — кажется, Иоанн — пишет, что, когда Магдалина узнала Христа, которого первоначально приняла за садовника, она попыталась его обнять.
— Марго, да ведь это самая обычная реакция всякой любящей супруги!
Она слегка улыбнулась.
— Евангелист рассказывает, что Иисус отверг ее объятия. Он сказал ей: «Не прикасайся ко мне». В этой сцене также черпали вдохновение многие художники. Это прославленный сюжет «Noli me tangere». Однако церковь веками предпочитала образ грешницы образу женщины, первой лицезревшей воскресшего Христа. Грешница гораздо лучше подходила для целей Святого престола. Все-таки в последнее время все больше внимания уделяется облику совсем иной Магдалины, вовсе не раскаявшейся блудницы.
— Может, церковники готовят почву для более существенных перемен, пытаются таким образом снизить скандальность момента? Курии будет совсем непросто принять тот факт, что самая прославленная в истории проститутка являлась супругой Иисуса Христа.
— Не думаю, что клирики примут это, даже если так оно и было, — заметила Маргарет. — Это для них чересчур. Они никогда не задумывались, какую высокую цену им придется заплатить за политику женоненавистничества, которая проводилась веками. На самом же деле за образом Марии Магдалины, сформированным церковью, таятся куда более опасные дела.
— Поясни!
— С самых первых веков христианства у Магдалины было много почитателей, то же продолжалось и в Средневековье. Ей посвящали больше церквей, чем любым другим святым, больше даже, чем самой Деве Марии. Не так давно разразилась бурная дискуссия о значении выражения «Нотр-Дам», которым вы, французы, окрестили множество ваших храмов. Кажется, эта традиция восходит еще к Бернару Клервоскому.
— «Нотр-Дам» означает «Наша Госпожа», Богоматерь. — Пьеру было странно объяснять столь очевидные вещи.
— Я считаю точно так же, однако некоторые историки утверждают, что выражение «Наша Госпожа» относится к супруге Иисуса, к Марии Магдалине.
— Возможно ли?
— Возможность всегда существует, однако не забывай, что имена храмам нарекала церковь, следуя определенным установкам. Поэтому утверждение, что Нотр-Дам — это скрытая отсылка к Магдалине, не выдерживает критики.
Бланшар замолчал. Он не был религиозен, но воспитывался в католической стране, культура которой, как, впрочем, и всего западного мира, была до корней пропитана христианскими образами. Некоторые истины принимались здесь без объяснений, поскольку являлись частью повседневной жизни, и все-таки предположение, высказанное Маргарет, выглядело вполне логичным. Разумеется, всегда остается место для сомнений, для дискуссий.
Бланшар бросил взгляд на Маргарет и заметил, что она, обхватив ладонями чашку с чаем, словно пытаясь согреться, рассеянно смотрит в сторону Эйфелевой башни, этой вытянутой горелки, сверкающей в черноте парижской ночи.
— Марго, ты замерзла?
— Нет. Ночь просто чудесная, и мне тут хорошо.
Пьеру показалось, что его вопрос отвлек Маргарет от каких-то приятных размышлений. Журналист уже давно собирался с духом — не рассказать ли ей о своей встрече с Габриэлем д'Онненкуром? В итоге он решил этого не делать, потому что Маргарет могла подумать, что он изобрел новую хитрость, чтобы задержать ее в Париже. Бланшар предпочел не упоминать о загадочном старце.
— Ты допускаешь, что «Красная змея», подразумевая под этим названием потомство Меровингов…
— Слишком много допущений.
— Я только высказываю гипотезу.
— И в чем твой вопрос?
— «Красная змея», если так можно обозначить потомков Меровингов, — может ли она быть связана с каким-нибудь древним тайным обществом, дожившим до наших дней?
— Откровенно говоря, я так не думаю.
— А что же с убийством Мадлен Тибо?
— При чем тут это убийство?
— Да при том, что совершил его некто, кому было известно, что Мадлен занимается теми самыми документами из Национальной библиотеки.
Маргарет молча взглянула на Пьера. Когда она заговорила, в голосе ее звучала пугающая уверенность:
— Так вот почему Годунов тебя подозревает!
— Как я мог убить Мадлен? Зачем бы мне это понадобилось?
— Затем, что ты являешься членом тайной организации с именем «Красная змея», которой невыгодно, чтобы эту папку кто-нибудь листал.
— И вот Мадлен сама дает мне знать о странных происшествиях, связанных с этой папкой!
— Ну да, она ведь не знала, что ты принадлежишь к тайному обществу под названием «Красная змея». Не забывай, что ключевое слово здесь — «тайное»!
— Марго, брось меня стращать!
— Я тебя не стращаю, Пьер. Просто хочу показать, до чего можно додуматься, просто выстраивая факты в определенном порядке!
11
Клерво, Шампань (Франция), конец лета 1128 года
Четверо мужчин, рассевшихся вокруг стола, не отводили глаз от монаха, который ходил по комнате из угла в угол. По временам он замирал возле окна, створки которого давали представление о немалой толщине крепостных стен, и устремлял взгляд к грядкам овощей, занимавших весь двор. Там стройными рядами, словно размеренными с помощью линейки и угломера, зеленели острые луковые стрелы, кругленькие капустные кочаны и приплюснутые цветки репы, уже начинавшие желтеть и привносившие золотистый оттенок в аккуратнейшие посадки огорода, который с великим тщанием возделывали монахи.
— Вам, вероятно, интересно, для чего я вас созвал.
Цистерцианец начал говорить, стоя спиной к собравшимся.
Никто не проронил ни слова. Все ждали, чтобы монах сам объяснил причины их присутствия в уединенной обители.
— Рыцарям, живущим в храме Соломона и называемым в народе тамплиерами, пора обзавестись надлежащим статусом. Только это поможет избавить вас от кривотолков.
— Я вас не понимаю, брат Бернар.
— Все очень просто, любезный мой Гуго. Надо создать рыцарский орден. Это будет лучший способ исполнения нашей миссии.
— Вот уж тогда сплетен и пересудов точно избежать не удастся, — заметил Гуго де Пайен.
