На губах брата Бернара мелькнула легкая улыбка.
— Я предугадал эту потребность и позволил себе подготовить черновик тех правил, которые войдут в силу, если на то будет ваша добрая воля.
— Где и когда может состояться совет? — спросил Теобальд.
Брат Бернар, который так и не присел, изобразил на своем лице задумчивость, хотя на самом деле уже успел поразмыслить и о месте, и о времени. Он знал, что графу его предложение придется по душе.
— Почему бы не в Труа, в столице ваших владений?
Теобальд Шампанский с радостью согласился. Ему явно понравилось, что столица его графства превратится в центр этих событий.
— Когда?
— Чем раньше, тем лучше, — ответил клирик.
Он знал, что Теобальд воспринимал свою роль в этом деле как тяжкий груз, полученный по наследству. Ведь его дядя решил отказаться от своих прав и владений и удалиться в Святую землю. Граф Гуго узнал, что его супруга, графиня Елизавета, зачала сына, которого он никак не мог посчитать своим.
Новому графу ничего было не известно о том, чем его дядюшка занимался в Иерусалиме. Брат Бернар предпочитал, чтобы так оно и продолжалось. Если граф Теобальд и получил приглашение явиться в монастырь, то лишь потому, что его присутствие было необходимо для принятия решения о созыве совета в Труа.
— Мне хотелось бы знать более точную дату.
— Я полагаю, за четыре месяца все можно подготовить.
— Будем считать это окончательным сроком?
— Да, согласен, но только начиная с момента, когда мы получим разрешение Папы.
— Сколько времени это может занять?
— Я ожидаю ответа его святейшества не ранее чем через две недели. Гонцы отправились в Рим почти три месяца назад. Основную проблему на пути составляют лихие разбойники, но охрана у нас хорошая.
— Тогда я начинаю подготовку к совету, который состоится через четыре месяца.
Граф поднялся с места.
Теобальд откровенно скучал на подобных сборищах. Он не желал проводить время среди монашеских ряс. Еще меньше ему хотелось оставаться в компании этих безумцев, которые почти девять лет копались в иерусалимских развалинах как грубые мужланы. Граф никогда не мог уразуметь, почему его дядя все последние годы так интересовался этими делами, отдавал тамплиерам много средств и не меньше личного внимания.
Брат Бернар не ошибся. Разговоры об ордене представлялись молодому графу тяжелым грузом, свалившимся на него вместе с неожиданным наследством. Чем раньше со всем этим будет покончено, тем скорее он скинет с себя эту ношу. Мысль о том, что дело будет решено в четыре месяца, наполняла его сердце ликованием.
Граф Теобальд попрощался, ссылаясь на крайнюю занятость, хотя, по правде говоря, он просто не хотел, чтобы ночь застала его в монастыре. Об аскетичной жизни братьев из Клерво было известно по всей округе. Граф же предпочитал почивать на мягком ложе и, по возможности, не в одиночку.
Брат Бернар поблагодарил Теобальда за посещение и проводил его до дверей. Рыцари при этом встали со своих мест.
Как только граф ушел, священник поразил собравшихся такими словами:
— Теперь мы можем поговорить без недомолвок, к которым обязывало нас присутствие графа.
— Что вы имеете в виду?
— Что разговор о провинциальном соборе, где ваш статус узаконят и вы окажетесь под прямым покровительством Рима, — не основная причина, по которой я созвал вас в Клерво. Как вы уже успели убедиться, дело движется. Вчера один из почтовых голубей, которых мы держим в наших цистерцианских обителях, вернулся с известием, что булла окажется здесь через несколько дней. Потом, как и было уговорено с графом, мы созовем собор, на котором вас провозгласят рыцарским орденом. В ожидании этого момента я передам вам тексты устава, которые сейчас заканчивают готовить переписчики из нашего скриптория.
— По какой же иной причине ты нас созвал? — спросил Андре, до сих пор все еще сердитый на своего племянника.
— Теперь я могу говорить с полной свободой.
— Неужели ваше священство не доверяет графу Теобальду? — спросил Гуго де Пайен.
— То, что я вам собираюсь сообщить, не должно выйти за пределы узкого круга лиц, поскольку речь идет о великой тайне, которую будут хранить, гм… тамплиеры. — Трое рыцарей в изумлении переглянулись. — Эта тайна не будет доверена прочим членам организации, — продолжал Бернар. — Истинная причина, по которой я вас созвал, заключается в том, что я собираюсь раскрыть вам этот секрет.
— Племянник, я тебя не понимаю, клянусь Пресвятой Богородицей! Сначала ты морочишь нам голову, отрицая законность существования ордена, сообщаешь о могущественных врагах, утверждаешь, что рыцарский орден необходим ради исполнения нашей миссии, что мы нуждаемся в покровительстве Папы, а теперь заявляешь, что мы собрались здесь, чтобы узнать некую тайну. Да разве мы до сих пор не сопричастны тайне?
— Возлюбленный мой дядюшка, ты замечательно обрисовал положение и правильно поставил вопрос. Но ты заблуждался, когда воскликнул, что мы уже сопричастны тайне.
— Да разве это не так?
— Речь идет не о сокровищах храма, а о чем-то куда более волнующем, чего ты и представить себе не можешь. Это никак не связано с богатствами земными. Теперь они будут иметь для вас такую же ценность, как и песок посреди пустыни.
— Пресвятая Богородица! Я совсем не понимаю, что происходит. Мы годами рылись в земле, пока не натолкнулись на гору золота, серебра и драгоценных камней! Граф Гуго тогда был растерян. Возможно, он полагал, что наши поиски увенчаются иным результатом, вот и повелел нам оставаться в Иерусалиме, пока мы не получим указаний от тебя. Нам пришлось провести там еще год, пока не пришла весть о том, что поиски окончены. Хотя вообще-то ничего нового мы не обнаружили.
— Именно обнаружили, сами того не сознавая!
— Как же?
— Слушайте меня внимательно. На самом деле то, что вы искали, находилось на том самом плане, где были указаны все драгоценные тайники.
— Как это на плане?.. Мы нашли ровно двадцать четыре клада и больше ничего!
— На том листе было и кое-что еще, — с важностью произнес Бернар Клервоский.
Рыцари вконец запутались.
— Ничего там больше не было, — заверил его Гуго де Пайен.
— Там были письмена.
— Да нет же!
— Спрятанные письмена.
— Какое-то ведовство? — спросил де Монбар.
— Этот текст по счастливой случайности обнаружил брат Этельберт. Письмена проступили, когда на пергамент упало несколько капель лимонного сока.
— Что еще за чудеса?
Вместо ответа брат Бернар извлек из складок одеяния пергамент и развернул его на столе.
