В эти же дни в графстве проводилась и одна из больших ярмарок. На нее стекались купцы и бродячие торговцы, покупатели и продавцы из самых разных уголков Европы. В этой толчее было достаточно легко затеряться и не привлекать к себе внимания.
Люди, явившиеся на зов ордена, старались по возможности избегать сторожевых постов, расставленных у мостов, дорог и городских ворот. Кстати, на время ярмарки меры предосторожности были существенно смягчены властями, дабы обеспечить свободу торговли.
Тамплиеры двигались к Восточному бору небольшими отрядами, выбирая малолюдные пути. На протяжении многих лет маскировка являлась повседневной частью их жизни. Одни одевались крестьянами, другие — торговцами, многие походили на разносчиков из числа тех, что круглый год путешествовали но дорогам и тропам королевства.
Братья продолжали прибывать до самого утра того дня, на который было назначено начало собрания. Вероятно, кто-то так и не дошел сюда. Ведь дороги во Франции изобиловали опасностями, особенно для этих людей. Однако в целом ответ на призыв ордена превзошел самые смелые ожидания.
В назначенный час Лармениус приветствовал собравшихся, поблагодарил их за появление в этом лесу и воздал хвалу организации, несмотря на гонения, пытки и казни способной привлечь к себе столь многих собратьев. Люди молча слушали старца, скучившись на широкой поляне, светлом пятне посреди сумрачного леса. В окружении зловещих чащоб, в этом мирке, защищенном от появления окрестных поселян, бывшие тамплиеры чувствовали себя в безопасности.
Вскоре разногласия, возникшие еще накануне, дали о себе знать и на этом многолюдном сборище. Все больше враждебности проявлялось между сторонниками возрождения ордена и теми, кто стоял за его роспуск.
Первые ратовали за принятие двух главных решений. Во-первых, они предлагали заставить Папу аннулировать буллу «Pastoralis praeminentiae», в которой было объявлено о конфискации имущества ордена и о немедленном аресте самих еретиков-тамплиеров. Во-вторых, эти люди хотели возвратить себе земли командорств, когда-то существовавших в Лангедоке, и основать там маленькое государство под управлением ордена.
— Да ведь это несбыточно! — не сдержался Лармениус.
Верховный руководитель «Братства змееносца» не мог поверить собственным ушам. Люди, предлагающие подобные вещи, начисто утратили связь с реальностью. Он подумал, что все это последствия потрясений десятилетней давности, когда войска Филиппа Четвертого штурмом брали командорства тамплиеров, разбросанные по всей территории Франции.
— Нет ничего несбыточного в том, чтобы требовать восстановления нашего достоинства, попранного злодеями, и просить, чтобы нам вернули лишь малую часть того, что было отнято у нас с помощью интриг и мерзких ухищрений!
Эта реплика принадлежала Жерару де Сен-Гобену. Выкрик его был встречен бурной овацией и кличем: «Да здравствует храм!»
Когда ликование пошло на убыль, Лармениус бросил в толпу свой вопрос:
— А где же нам найти средства, необходимые для достижения этих целей? — Никто не ответил. — Скажите мне, братья! Скажите же! — настаивал Лармениус. — Где найти средства? Тогда я вам скажу — нигде! Многие выказывали нам свое благорасположение, нашептывали слова ободрения, но лишь тогда, когда их не могло услышать ничье нескромное ухо. В тех землях, где монархи какое-то время сопротивлялись велениям понтифика, были найдены решения, которые устраивали обе стороны. Из недр ордена храма возникли новые организации, сумевшие приспособиться к новой ситуации, которая дает нам понять, что мы остались в одиночестве.
Над поляной нависла гнетущая тишина. Лармениус сверкнул глазами и повторил свой вопрос:
— Где найти средства, чтобы начать действовать и добиться того, что задумано? Предъявите мне их, и я первый подниму наш босеан!
— Нас много! — выкрикнул чей-то голос.
— Да что ты говоришь, брат? Много — это сколько? Три тысячи? Быть может, четыре? А как нам приходилось пробираться на эту встречу? Как? Расскажите-ка! — (Все молчали.) — Что же, тогда я и об этом расскажу сам. Мы скрывались, прятались, точно злоумышленники, переодевались, чтобы не быть узнанными!
— Тогда зачем же ты нас призвал? — спросил кто-то из толпы.
Несмотря на весь свой опыт, Лармениус не смог сдержаться и допустил серьезную ошибку:
— Чтобы возвестить о смерти нашего ордена и оградить его имя. Пусть никто не сможет его присвоить, используя авторитет, которым не обладает.
Глухой ропот протеста поднялся над лесом.
Жерар де Сен-Гобен воздел руки, словно пытаясь этим театральным жестом привлечь внимание небес, и прокричал столь мощным голосом, что перекрыл даже шум толпы:
— Лармениус, ты обманщик! Твои слова тебя выдают! Ты коварно пытаешься скрыть свое предательство!
Обвинение было столь тяжким, что на собравшихся людей снова накатило молчание, подобное волне, которая поднимается, когда в воду падает тяжелый камень. Стало слышно, как гудит мошкара. До поляны донесся негромкий шепот леса. Все ожидали ответа Лармениуса.
Тот понял, что повел себя неправильно, и попытался говорить спокойным тоном, хотя внутри у него все клокотало:
— Я прошу прощения у моих собратьев за то, что в подобных выражениях возвестил прискорбную истину, от которой никуда не скроешься. Дух мой слишком долго страждет под тяжким грузом, возлегшим на мои плечи в годину страданий и скорби, которые разделяем мы все. Как бы я желал, чтобы меня миновала чаша ответственности за принятие решений в столь тяжелый момент! Эти решения столь важны, что я захотел разделить их с моими собратьями. Однако это не означает, что я намерен тешить вас напрасными иллюзиями и пробуждать несбыточные надежды. Мы живем в трудное время. Моя обязанность — какой бы печальной она ни была — состоит в том, чтобы воздерживаться от фантазий, которые в конечном итоге могли бы только усугубить нашу участь.
Сен-Гобен понимал, что слова Лармениуса западают в душу собратьям. Люди заколебались, поэтому он должен был что-то ответить:
— Не пытайся убедить нас смиренными словами, в которых таится отрава!
Этот возглас поднял новую волну ропота. Когда шум поутих, слова попросил Гуго де Сен-Мишель. До этого моменте та он не вмешивался в спор. О весе его слова в этом собрании можно было судить по тотчас воцарившемуся молчанию. Сен-Гобен, знавший о влиятельности рыцаря, подумал, что тот дожидался момента, чтобы нанести Лармениусу решающий удар.
— Я полагаю, ценность нашей встречи состоит именно в том, чтобы покончить с разговорами о возможностях, фантазиях, перспективах и наконец прийти к соглашениям, которые позволят сохранить главнейшее сокровище храма — дух, озарявший наш орден. Если мы сохраним его в наших сердцах, то сможем передать грядущим поколениям, которые, возможно, будут жить в более благоприятных условиях, нежели нынешние, и сумеют вернуть блеск былым временам, а нам с вами — нашу славу. Сами по себе мы не имеем значения. Об этом говорит девиз, который каждый тамплиер несет в своем сердце: «Non nobis, Domine, non nobis, sed nommi Tuo da gloriam».
[13]
Наша смерть для мира означает спасение храма для грядущих дел.
