– Вот что значит бывалая путешественница! – смущенно похвалила меня Селеста. – Ловко, нечего сказать. Куда быстрее, чем я ожидала. Но это и к лучшему: мне пора возвращаться к сыну.
– Можно мне с тобой?
– Нет, ни в коем случае! Лино запретил тебе приближаться к Мило. Запретил бывать у нас, приезжать в больницу. Он больше не желает тебя видеть, уяснила? Хотя для Мило это будет… Он сейчас в таком состоянии… Нам всем нелегко, пойми!
Сестра умолкла, тяжело дыша, закусила губу, чтобы не разрыдаться. Ей было больно. Мне тоже.
– Дай нам прийти в себя, Маргерит. Я буду держать тебя в курсе.
– Но мы с ним даже не попрощались. Я хочу лишь одного: пусть он знает, что я постоянно думаю о нем, что мысленно я всегда рядом, что я за него горой. Позволь мне увидеть его всего один разок! Пусти меня к нему на минуточку!
– Даже не проси! Не настаивай, будь добра. У меня нет сил с тобой спорить и ссориться.
Как будто мне нужны ссоры…
Я сгребла со стола в сумку последние мелочи. Направилась к двери. Селеста меня окликнула:
– Марго! Загляни как-нибудь к маме. Вам нужно поговорить. Обязательно загляни.
– Ну и что я ей скажу? – удивилась я.
– Ты ее выслушаешь. Это очень важно.
– Едва ли, Селеста. Я знаю наизусть все мамины претензии и упреки. Мне на них наплевать. Единственный человек, который для меня сейчас важен, – это Мило.
Жаль, что ты, сестра, совсем меня не понимаешь… Я-то думала, тебе известно, какая пропасть разделяет нас с матерью… И какая нерушимая крепкая искренняя дружба связывает с Мило.
Вместо «веришь – не веришь», мы играли в «простишь – не простишь». Сами придумали.
Я вытащил деньги у тебя из кошелька. Простишь? – Прощу.
Я ограбил банк. Простишь? – Прощу.
Я совершил непреднамеренное убийство. Простишь? – Прощу.
Я нарочно убил человека. Простишь? – Прощу.
Я стал серийным убийцей. Простишь? – Прощу и буду навещать тебя в тюрьме.
Мы пытались понять, какой проступок, какое преступление поссорит нас навсегда, сделает врагами. И пришли к выводу: нашу дружбу ничто не разрушит. Что бы ни совершил он, что бы ни натворила я, всему найдется оправдание или хотя бы объяснение.
– Как славно, что хоть один человек на свете не отвернется, будет тебе верить вопреки всему, – бормотал Мило, уткнувшись мне в плечо.
– Как славно, что один-единственный человек на свете любит тебя, просто потому что ты есть. И будет любить всегда, что бы ни случилось, – вторила я ему.
Тебе знакомо это чувство, Селеста?
Боюсь, незнакомо. Тебя любили все и повсюду.
Оставшись без крова, я отправилась на вокзал и сдала вещи в камеру хранения. Затем принялась прочесывать рабочие кварталы в поисках гостиницы подешевле. Денег у меня кот наплакал, а нужно продержаться хоть двое суток, пока не найду себе друга. Зря купила нарядное платье в красно-белую клетку перед отпуском. Я не любительница шататься по магазинам, это Мило меня затащил.
– Смотри, какое веселое забавное платье! Висит, тебя дожидается. Купи его обязательно, Марго!
– Веселое? Разве платья бывают веселыми и забавными? Ну, раз ты настаиваешь, хорошо, куплю. Вот только дорогое оно страсть!
– О цене не беспокойся. Я торгуюсь лучше всех, забыла?
Когда мы гуляли вдвоем, Мило преображался. Превращался из мальчика в истинного джентльмена, обольстителя, сердцееда. Или в мудреца, хитреца, купца, что торгует коврами-самолетами. Продавцы, женщины и мужчины, не могли устоять перед ним. Буквально плакали от умиления и бормотали:
– Боже, малыш, ты такой милый! Хорошо бы наш сын был на тебя похож.
Так что я купила красно-белое платье за полцены.
Если бы случилось чудо и Селеста с Лино посмотрели бы фильм о наших с Мило приключениях, интересно, они изменили бы мнение обо мне? О своем сыне уж точно узнали бы много нового.
Сценарий основан на биографии главных действующих лиц.
Мальчик задыхается в семье, где отец шагу не может ступить без нотаций, придирок и требований, а мать тщетно пытается всем угодить и совсем сбилась с ног. Его тетка с детства придушена собственной мамашей и прежде понятия не имела, что такое смех, беззаботное веселье, счастье. Вместе они – словно искра и порох. Красочный фейерверк.
Мило, твой дар бесценен.
Когда тебе было три, я тоже ощущала себя трехлетней. Мы вместе возились в песочнице, делали куличики, а потом с радостным визгом крушили их лопатками.
Пятилетними бегали наперегонки: «На старт, внимание, марш!» И ты всегда приходил первым.
Семилетними передавали друг другу сообщения азбукой Морзе или придумывали другой шифр, какую-нибудь тарабарщину.
Девятилетними растили в банке кристаллы и наблюдали за муравьями.
Ты подарил мне детство. Прежде у меня его не было. Не было блаженной легкости, радости бытия. Счастье доставалось мне урывками и от этого становилось еще драгоценнее.
Разве можно нас разлучить?
Я сняла номер в пригороде. Гостиница смахивала на тюрьму, зато находилась поблизости от автобусной остановки. Из камеры хранения забрала только самое нужное, остальное пусть пока полежит. Меня одолевали мрачные воспоминания. С тех пор как Селеста перестала жить с нами, Жанна отдала меня в интернат. Вечно я уезжала, возвращалась, не имела собственного угла.
Помню, как впервые переступила мрачный порог. В кабинете директора висел лозунг закрытой школы: «Вырастим и воспитаем тех, кому в детстве не повезло». Я спросила у мамы:
– А мне тоже в детстве не повезло?
Она на меня зашикала. Клюнула в щеку на прощание и пробормотала:
– Когда-нибудь ты все поймешь и будешь мне благодарна.
Я осталась одна с чемоданом.
В центр реабилитации приехала около десяти утра. Обрадовалась, что вокруг него дивный парк. Мило так любит деревья, ему здесь понравится! Надо же, какие огромные, выше всех корпусов. В регистратуре мне объяснили, что его палата находится в корпусе В, на третьем этаже. Нужно пройти по дорожке, посыпанной белым гравием. Чем ближе я подходила, тем сильнее у меня билось сердце. От страха и радостного предчувствия. Мне нельзя с ним видеться, я смирилась с запретом, буду тише воды, ниже травы. Но вдруг он почувствует, что я здесь? Вдруг Селеста сжалится и позволит нам чуть-чуть побыть вместе? Мы не скажем Лино. Это будет наш секрет.
Я поднялась на лифте. Селеста стояла в коридоре, ждала, наверное, пока Мило сделают нужные процедуры. Едва увидев меня, она, возмущенная, гневная, бросилась наперерез, стремясь помешать, задержать, не пустить. Зашипела как можно тише, чтобы в палате ее не услышали:
