– Все-таки притащилась! Редкостный эгоизм! Понять не могу, откуда такое упрямство? Это же глупо, в конце концов! Ты все усложняешь, все портишь. Правила не для тебя писаны, как всегда?
Жестокие слова. Но мне нечего возразить. Я кротко пролепетала:
– Все-все, ухожу, подожду снаружи. Скажи мне только одно: ему лучше?
– Лучше? С чего бы вдруг? Как ты себе представляешь его состояние? У него ноги ватные, он двух шагов сделать не может. Путает право и лево, забывает слова, не заканчивает половину фраз. Он старается, но ему тяжело, тяжело! Ужасно! Нет, Маргерит, мне нечем тебя утешить. Увы, ему не лучше.
Селеста заплакала.
У меня от жалости сжалось сердце. Я спустилась вниз, уселась на белую каменную скамейку неподалеку от входа в корпус В. Солнце поднялось высоко, стало жарко. Я сняла джинсовую куртку, подставила голые плечи палящим лучам. Уставилась в небо с немым вопросом: «За что? За что? За что?» Ясное дело, мне не ответили. Некому отвечать. Но есть же какой-то смысл во всем этом хаосе и сумбуре?
Я долго-долго неподвижно сидела на каменной скамье. Не знаю, сколько прошло времени. Дверь открывалась и закрывалась. Мимо меня проходили санитары, врачи, посетители. Мелькали неясные силуэты. Я не оборачивалась. Упорно смотрела вдаль, словно кроны деревьев и небо могли мне помочь, успокоить, избавить от дикого отвращения ко всему и ко всем.
Неожиданно рядом со мной легла чья-то тень. Послышалось деликатное покашливание.
– Мадемуазель, вы не встаете с этой скамьи с самого утра. У вас все в порядке?
Глубокий, ласковый, мягкий, обволакивающий голос. Незнакомый приятный акцент.
– Могу я вам чем-нибудь помочь? Поверьте, я не хотел помешать, я просто…
Он сел рядом со мной.
– Это моя любимая скамья. Я прихожу сюда каждый раз, как у меня выдается свободная минутка. Летом, конечно, не зимой. Лучшее место, чтоб зарядиться энергией, напитаться солнечным светом, позагорать, в конце концов.
Я поневоле посмотрела на непрошеного собеседника. Интерн в белом халате, на бейджике имя: «Г. Сократ». Он подал мне руку.
– Позвольте представиться, Густаво Сократ. Специалист по лечебной физкультуре. Я здесь работаю.
– Очень приятно.
– А вы не из болтливых.
Я присмотрелась к нему повнимательней. Невысокого роста, брюнет.
Он улыбался, и я сразу вспомнила всех тех, кто до него пялился на меня с улыбкой. Считает меня привлекательной, оглядывает, примеривается.
– Что-то не так? Я вас обидел?
– Вы бываете в корпусе В? На третьем этаже?
– И на третьем, и на втором. Не только в этом корпусе. Здесь лежит кто-то из ваших близких? Вы за него волнуетесь, да? Никто не приходит сюда просто так.
Я выпрямилась, расправила плечи.
– В палате на третьем этаже – мой племянник. Его зовут Мило, ему двенадцать, черепно-мозговая травма после падения с велосипеда. Вы его знаете?
– Мило? Ну еще бы! – расцвел Сократ. – Вихры торчат во все стороны, в карих глазах пляшут золотые и зеленые искорки. Мило привезли только вчера, мы все сразу его полюбили. Ему предстоит нелегкий путь, нужно набраться терпения, враз это не исправишь. Однако у парня неплохой потенциал. Мы начали работать, и, судя по всему, он нас еще удивит.
– Над чем именно вы работаете? Какие навыки он утратил? Что ему предстоит? Он понимает, что сильно сдал? Это его беспокоит?
– Слишком много вопросов, мадемуазель. Я не могу ответить разом на все. Лучше поднимитесь к нему сами и посмотрите. Посетителей к нему допускают.
– Меня – нет, – призналась я с тяжким вздохом. – Мне запрещено его навещать, потому что он получил травму по моей вине. Его родители не могут меня простить. Я сама на себя злюсь. А больше всех злится моя мать. Вам рассказать подробней? Так слушайте: вместо занятий мы устроили соревнования. Дурацкая безответственная затея. Мы съезжали с холма, по проселку, через лесок. Он упал, скатился вниз весь в крови. Жуть и мрак. Это не все, как вы догадываетесь. К размолвке привели и другие причины: особые обстоятельства, разочарования, рухнувшие надежды, претензии, обиды, ложь. Не то сказала, зря промолчала. Ну, вы понимаете. Нет времени объяснять, вдаваться в детали. Слишком долгая, нудная запутанная история. Могу обещать лишь одно: я буду приезжать сюда ежедневно и сидеть на этой скамье с утра до вечера, хоть всю ночь, если позволят. Потому что я знаю, я чувствую, что нужна ему. Мило, моему любимому Мило трудно без моей помощи.
– Послушайте, мадемуазель…
– Меня зовут Маргерит.
– Красивое имя и красивое платье. Веселое и забавное. Мне пора к пациентам. Но я непременно вернусь. Мы еще увидимся, коль скоро вы намерены сидеть на этой скамье с утра до вечера.
Он мне не поверил. Вертлявые девицы неспособны усидеть на одном месте девять часов подряд. Этот подвиг совершают лишь нищие, которым некуда деться. А симпатичная молодая особа в нарядном красно-белом клетчатом платье никак не может быть нищей. Ведь так?
Насколько я помню, мама никогда мне не говорила, что я красивая.
Другие намекали. Довольно часто. Весьма по-разному.
Густаво Сократ скрылся за стеклянной дверью. Я решила размяться, прошлась по газону. По моим расчетам, окно палаты, где лежал Мило, выходило именно сюда. Хватит ли ему сил добрести до окна? Я нарочно надела яркое клетчатое платье, чтоб привлечь его внимание, если он выглянет. Только бы солнце не слепило, не светило прямо в глаза!
Не прошло и четверти часа, как в палате Мило резко опустили штору. Я не успела разглядеть, кто именно.
Пришлось вернуться на каменную скамью. Часы потекли медленно, мучительно, однако я не сдавалась. Мое место здесь – не совсем, конечно, но все же, – поэтому я набралась терпения, не обращала внимания на усталость, скуку и голод.
Около семи часов вечера из сумрака возникла коренастая фигура Лино. Я не успела спрятаться. Он бросился ко мне, вне себя от бешенства.
– Какого черта ты тут околачиваешься? Разве сестра не велела тебе исчезнуть?
От него несло спиртным, но он не был похож на пьяного: шел твердо, не шатался, говорил внятно. Его состояние выдавали только странная скованность движений и дикая злоба, что полыхала в глазах и выплескивалась грубыми словами.
Нельзя отвечать – лишь подольешь масло в огонь!
Я отвернулась, потупилась, чтобы его не провоцировать, однако он схватил меня за подбородок, развернул к себе. От скандала не уйти.
– Марго! Уясни раз и навсегда, тебе запрещено вякать!
– Вякать о чем и кому?
Сам напросился! Я внезапно нанесла ответный удар. С холодной решимостью. С величайшим облегчением. Я к нему не готовилась, ничего не планировала заранее. Но подлое «Тебе запрещено вякать» – всколыхнуло дурные воспоминания, сорвало печать, и накопленная за годы обида хлынула наружу. Пришло время расплаты!
