Потом капитан подумал о картине, что висела в каюте Касальи, на военном корабле. Тогда Хантер едва заметил ее, да и теперь не мог вспомнить отчетливо. Но было в ней нечто такое, что не давало ему покоя. Отчего-то это казалось ему важным.
В чем же дело? Хантер ничего не смыслил в живописи. Он считал ее второстепенным дарованием, пригодным только для украшения помещений и интересным лишь тщеславным богатым аристократам, готовым щедро платить за свои приукрашенные портреты. Сами же художники, насколько знал Чарльз, были вполне обыкновенными людьми, кочующими, подобно цыганам, из одной страны в другую в поисках покровителя, который поддержал бы их труды. Эти легкомысленные типы не имели дома, корней, крепкой привязанности к тому народу, к которому они принадлежали по крови. Невзирая на то, что его прадед с прабабкой бежали из Англии в Массачусетс, Хантер безоговорочно считал себя англичанином и убежденным протестантом. Он пребывал в состоянии войны с католиками-испанцами и не понимал тех, кто не разделял его патриотизм.
Ставить свою живопись превыше всего — бледная какая-то верность родине. Да, художники переезжали из страны в страну. Французы оседали в Лондоне, греки — в Испании, а итальянцы — повсюду. Даже в нынешнее военное время живописцы беспрепятственно пересекали границы, в особенности итальянцы, целыми кучами.
Ну а ему-то какое до этого дело?
Хантер вновь зашагал вдоль борта, от пушки к пушке, прикоснулся к одной. Сзади у нее был отчеканен латинский девиз: «SEMPER VINCIT», то есть «Всегда побеждает».
Эти слова рассмешили Хантера.
«Далеко не всегда, — подумал он. — Если нет людей, чтобы заряжать и стрелять, — ничего они не побеждают».
Капитан прикоснулся к надписи, провел пальцами по высеченным буквам, ощущая плавный изгиб «S» и четкие линии «Е».
SEMPER VINCIT
В этих двух латинских словах, по-военному жестких, ощущалась некая сила и решительность. Итальянцы все это утратили. Они сделались мягкотелыми, витиеватыми. Их язык ныне отражал эту мягкость. Слишком много времени прошло с тех пор, как Цезарь отрезал: «Veni, vidi, vici» — «Пришел, увидел, победил».
VINCIT
Само это слово, казалось, что-то подсказывало. Хантер посмотрел на четкие линии букв. Потом перед его мысленным взором предстали другие линии и углы. Ему вспомнились греки, а точнее — эвклидова геометрия, мучение его мальчишеских лет. Он никогда не мог понять, какое это имеет значение — равны ли друг другу два угла или под каким углом пересекаются две прямые. Ну какая разница, а?
VINCIT
Хантеру снова вспомнилась картина из каюты Касальи, художественное полотно на военном корабле, совершенно неуместная и бесполезная вещь. В том-то и проблема искусства, что оно не имеет никакого практического смысла. Искусство ничего не побеждает.
VINCIT
«Всегда побеждает».
Хантер улыбнулся иронии этого девиза, отчеканенного на пушке, которая не могла победить никого. Это оружие так же бесполезно для него, как и картина Касальи, аксиомы Эвклида.
Капитан потер уставшие глаза.
Все эти размышления не имели никакого смысла. Он бродил кругами без цели, из одного лишь упорного стремления разочаровавшегося человека, попавшего в ловушку и тщетно ищущего выхода.
Потом Чарльз услышал тот самый крик, которого моряки боятся сильнее всего:
— Огонь!
Глава 29
Хантер стремительно взбежал на кормовую надстройку и увидел, что галеон атакуют шесть брандеров. Это были испанские баркасы, щедро вымазанные смолой и подожженные. Теперь они, ярко пылая и освещая недвижные воды залива, плыли к галеону.
Капитан с чувством выругался. Как он только мог не со подумать об этом маневре?! Ведь дым на палубе испанского корабля ясно говорил обо всем — а он не догадался! Но тратить время и упрекать других Хантер не стал. Моряки с «Эль Тринидада» уже сыпались за борт, в свои баркасы. Первый из них уже отчалил, и матросы изо всех сил гребли к брандерам.
Чарльз порывисто развернулся.
— Где наши дозорные? — накинулся он на Эндерса. — Как это могло произойти?
Тот покачал головой.
— Понятия не имею. Наблюдателей выставили на песчаной косе и на берегу за ней.
— Черт!
Либо все часовые заснули на посту, либо испанцы в темноте доплыли до берега, захватили корсаров врасплох и перебили.
Хантер взглянул на бухту. Команда первого баркаса уже сражалась с горящим брандером. Они отталкивали его веслами, не подпускали к кораблю и пытались перевернуть. На одном из матросов загорелась одежда, и он с криком повалился в воду.
Тогда капитан сам прыгнул за борт, в очередной баркас. Команда гребла к пылающим лодкам, по пути стараясь намочить на себе одежду. Хантер оглянулся и заметил, что Сансон ведет в бой шлюпку с «Кассандры».
— Пригнитесь, парни! — крикнул Хантер, направив баркас в пекло.
Даже на расстоянии в пятьдесят ярдов жар был невыносим. Языки пламени взлетали в ночное небо. Кипящая смола плевалась во все стороны, горящие капли с шипением падали в воду.
Следующий час оказался сущим кошмаром. Каперам постепенно удалось посадить горящие брандеры на мель или просто продержать их в отдалении от галеона достаточно долго, чтобы они прогорели и затонули.
Вернувшись в конце концов на корабль, Хантер тут же упал и заснул — как был, в перепачканной сажей, изодранной одежде.
На следующее утро Эндерс разбудил его и сообщил, что Сансон спустился в трюм «Эль Тринидада».
— Он говорит, что кое-что нашел, — с сомнением заявил шкипер.
Хантер переоделся и спустился в трюм через четыре палубы галеона. На самой нижней, провонявшей навозом — скот держали палубой выше — Хантера уже ждал Сансон, ухмыляющийся до ушей.
— Чистая случайность, — сообщил он. — Я сам сперва не поверил. Вот гляньте.
Сансон провел его в отсек для балласта. В узком, низком проходе смердело трюмной гнилью и жарким затхлым воздухом. Пол был покрыт водой. Она плескалась в такт покачиванию корабля. Хантер увидел камни, уложенные здесь в качестве балласта. Нет, не камни, слишком уж правильная у них форма. Это были ядра.
Капитан подобрал одно и покачал на ладони, прикидывая вес. Ядро было железным, склизким от ила и трюмной воды.
— Примерно фунтов пять, — произнес Сансон. — На борту нет ни единой пушки, способной стрелять пятифунтовыми ядрами.
Продолжая ухмыляться, он повел Чарльза на корму.
В неровном свете фонаря Хантер увидел в трюме другой силуэт, полускрытый водой, и мгновенно узнал его. Это был фальконет, маленькая пушка из тех, которые давно уже перестали устанавливать на кораблях. Они вышли из употребления лет тридцать назад, сменившись либо орудиями на вертлюжной установке, либо куда более крупными пушками.
