Застолье грохнуло хохотом. А Надежда подумала: «Хороший у Катюхи начальник, повезло ей».
Потом молодежь налаживала музыкальный центр, который притащил из своей серверной тот же Валера. А пока подсоединяли шнуры и спорили, где лучше разместить колонки, бригадир наладчиков Леня Кучеренко достал гитару и начал перебирать струны, склонив голову к деке и слушая звучание ладов. Вокруг него сразу же собралось несколько человек, кто-то сказал: «Спой, Лень», но он отложил инструмент на соседний стул, потянулся с ленцой и проговорил: «Может, попозже и спою».
Все снова разбрелись, а гитару взяла Надя. Она спросила Леню: «Можно?» Он пожал плечами, но не ушел, остался бдительно сидеть рядом. Надя погладила лаковый корпус кончиками пальцев, которые вспоминали радость владения инструментом, перехватила гриф и легко коснулась струн.
Из-за общего гама Лапин сначала подумал, что радио включили, бардов передают, а потом увидел, что это за бард. Его недавняя «невеста» играла на гитаре, и играла, кстати, весьма прилично для женщины. И пела. Ивану стало любопытно, и он подошел ближе. А почему нет? С самого старта мероприятия он делает вид, что они не
знакомы, а это ненормально. Со всеми он знаком, а с начальником патентного отдела почему-то нет.
На окруживший ее люд она не смотрела, а смотрела только на свои пальцы, перебегающие по грифу. Песня грустная и не современная. Он прислушался.
В пустынных аллеях парка,
По улицам мокрым и зябким,
По гулким лесным палатам,
Окрашенным в цвет заката,
Тревожа речную просинь,
Гуляет старушка-осень.
Хозяйкой гуляет осень.
Устав от жары и света
Неугомонного лета,
Земля о прохладе просит
Эту добрячку осень
И молит дождю пролиться
На утомленные руки.
О новой долгой разлуке
Кричат, печалятся птицы.
— Красивая песня, — произнес уважительно Лапин, когда Надежда закончила петь.
Он знал, что женщин надо хвалить. Тогда они делаются добрее и мягче.
— А как она называется? — выдал он еще одну порцию лести, придав ей вид заинтересованности. К ним следует проявлять интерес, это он тоже знал. Только почему он сейчас этим озаботился?
Надежда пожала плечами и легкомысленно произнесла:
— Не знаю. Просто песня. Слышала когда-то где-то, а как называется, не знаю. Она заунывная, я ее для разогрева спела. Сейчас мы…
Она подкрутила колки и ударила по струнам. Толпа после первых задорных аккордов вокруг нее загустела, и Надя выкрикнула, кинув насмешливый взгляд на Лапина:
— Хау ду ю ду, май Мурка!
Народ развеселился, и к ее голосу присоединились другие голоса, задорно выкрикивая слова англоязычной «Мурки»:
— Хау ду ю ду, май дарлинг!
Хау ду ю ду, май дарлинг энд гудбай! Ю зашухерила олл ауэ малина Энд ит из зе ризон ю шуд дай!
Лапин, поморщившись, отвернулся. Он был эстет. Она его разочаровала.
Потом музыкальный центр, наконец, наладили, и начались танцы.
Надя осталась сидеть за столом с Алиной, которая танцевать категорически не желала, а Катюха с Леркой бросились зажигать в середину импровизированного танц-пола, решив не отставать от юных сборщиц. Надя, спрятавшись за стакан с апельсиновым соком, бросала взгляды по сторонам. Настроение отчего-то упало. Ей было кисло. Грустно, кисло, хотелось поскорее домой.
Лапин достоинство не ронял и в диких танцах не участвовал, а общался с ровней — Димкой Никиным, их директором по науке, с финансовым директором Исаевым, с Павленко Константином, главным кадровиком. Хотя кто ему тут ровня?..
Однако от цепкого взгляда Надежды не укрылось, с каким новым интересом посматривали на него бабы. Это новость. Хотя, что тут странного? Череп, покрытый короткой щетиной, здорово его преобразил. Он стал выглядеть… «Ну, как? Как он стал выглядеть-то? — с раздражением подумала Надежда.
А так. Он перестал выглядеть бесполым и злобным роботом-андроидом, вот в чем дело. Он остался таким же надменным и сухим, каким был до сих пор, но теперь его высокомерие и холодность вкупе с суровой самцовостью стали притягивать местных барышень и дам, как миска с медом на городской кухне притягивает тучи жужжащих дрозофил. Киреева злилась.
А потом, когда из колонок полилась томная мелодия «Отель Калифорния», и раздухарившиеся мужики решились пригласить в медленный танец порозовевших женщин, «пролетарская девушка» Любка Филина, непонятно как оказавшаяся за столом напротив Лапина, противно гундося, кокетливо произнесла:
— Иван Викторович, а вы почему не танцуете?
И он, слегка растянув губы в небрежной улыбке Бонда, повел ее на расчищенный от столов и стульев пятачок, обхватив сильной ладонью за талию.
Надя это видела.
Потом танец закончился, а она все сидела и решала, не пригласить ли Ивана и ей тоже, и все не могла решиться, и дождалась, что его пригласила Ириночка-референт. А вслед за Ириночкой уже он сам пригласил на медленный танец Наташку Сидякину. Он их обнимал за плечи и талию и что-то говорил на ушко, а они опускали глазки долу, а потом жеманно хихикали. Причем, Надежда была уверена, что говорил он им о прогнозе погоды или об утренних пробках на Большом Каменном мосту. А с Ириночкой так вообще обсуждал распорядок дел на послезавтра.
Но ей хватило. И надоело. Поэтому она не отказала Петрасу Берзину, когда он широко прошагал через весь зал и пригласил ее на танец.
Они неплохо исполнили фигуры танго, а потом закружились в вальсе. Эти танцы вообще редко кто сейчас мог танцевать, сальсу какую-нибудь экзотическую еще может быть, но не вальс.
Она больше не смотрела на Ивана Лапина. Она смотрела только на своего партнера. Иначе она непременно заметила бы, каким мрачным взглядом сопровождал их танцевальный номер этот самый Иван, и возможно, ее настроение бы улучшилось.
Но она ничего этого не заметила и поэтому, натанцевавшись, отправилась к себе на пятый этаж, хотя Петрас предлагал ей выпить еще немного шампанского и послушать увлекательную историю о том, как он ходил в горы покорять вершины Тянь-Шаня. Надежда отказалась. Надоел шум, и голова у нее разболелась. Хорошо, что обе Оксанки остались тусить дальше. Надя вошла в свою комнату и села за стол. Включила компьютер. Какие там новости на Рамблере? Или игрушку запустить, пока никого нет? У нее есть замечательная стародавняя бродилка, выполненная еще в 2й-графике, плоская и двухцветная, но Надю она грела.
Открылась дверь, и вошел Лапин. Надя, откинувшись на спинку стула, выжидательно ему улыбнусь. Ну не здороваться же с ним снова.
Лапин — руки в карманах брюк, на морде загадочная улыбка — приблизился вплотную к ее столу, наклонился, нависнув, и вполголоса многозначительно произнес:
