Так. Гилдхолл? Ну и что дальше? Луиза напустила на себя самый безразличный вид.
— Меня познакомил с ней Джинджер. Мы подружились. Я это ценю.
— Понятно.
Дружба. Это еще хуже, чем вожделение. Дружба существует вечно. Луиза открыла сумку и достала шариковую ручку. Тщательно обвела ею объявление.
— Я знаю обоих уже десять лет, — продолжал Эш.
Десять лет. Десять проклятых лет? Они могли пожениться.
— Она смелая женщина. Может увлечь публику.
— Двадцать тысяч в год… Если подумать…
Что он имеет в виду? Что значит — увлечь публику? Увлекла она и его тоже… в свободное время? Само собой, увлекла. Она точно его подружка. Глаза у Луизы горели, когда она перечитывала объявление в пятнадцатый раз.
— Сам я петь не могу. Я только музыкант. Джинджер тоже не поет, зато отлично разбирается в гармонии. Нам нужна еще одна женщина. Я не думаю, что ты можешь петь, или как?
Луиза посмотрела на него отсутствующим взглядом. Она слышала каждое слово. Она могла бы написать их и прочитать ему, но сейчас не время устраивать подобные демонстрации.
— Извини?
— Я просто размышлял вслух. У тебя потрясная фигура и красивое лицо. Уверен, что в гриме ты бы выглядела потрясающе. Ошеломительно.
— Обычно я накладываю макияж, — тупо проговорила она, не в состоянии сообразить, держаться ли ей глубоко подобострастно или отчаянно дерзко. — А пение мое причиняет людям физическое страдание.
— Ты умеешь на чем-нибудь играть?
Луиза задумалась над ответом. Нет, если говорить, то честно.
— На пианино. Но моя игра тоже причиняет людям физическую боль.
— Ну да? Ты всерьез? И насколько сильны их страдания?
— Достаточно, поскольку они вызывают постоянные жалобы соседа сверху. Потому что я играю громко и плохо, зато с бурным энтузиазмом.
Луиза извлекла из архивов памяти самый безразличный взгляд, обратила его на Эта, но тут же снова переключила внимание на свою газету. Но Эш, видимо, заинтересовался тем, что она делает, и спросил:
— Ты, я вижу, имеешь какое-то отношение к городскому планированию?
— Нет, — ответила она.
— Мне просто любопытно, с какой целью ты обвела это объявление.
— Решила, что в этом есть определенный смысл. Если я и обращаюсь куда-то по поводу работы, для которой квалифицированно не подготовлена, я ведь не обязана докладывать им об этом, верно?
Эш откинулся на спинку стула и усмехнулся. Луиза взяла кружку с чаем и отпила большой глоток. Чай был хорош.
— Тебе следует быть умней в этом отношении. Надо подбирать что-то более подходящее, а не путать дело. Парни в центре по трудоустройству не дураки.
— Путать дело? Что это значит? Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что ты должна обращаться к ним с просьбой о работе и ходить на собеседования, но не сообщать им, черт побери, что у тебя есть какие-то предложения. До тех пор, пока ты вынуждена работать по контрактам, разумеется.
— Как мне это делать? — спросила Луиза, встревоженно глядя на него. Самый великолепный мужчина в Лондоне сидит напротив нее за столом, это правда, но она беременна, торчит в своей квартире одна-одинешенька, одолеваемая тошнотой по утрам, и это занимает все ее мысли. — Я не понимаю, что ты говоришь.
— По существу, ты должна говорить им то, чего они не хотели бы слышать. Если им этого недостаточно, веди себя так, будто ты на грани полного истощения. Если и это не пройдет, пукни погромче.
Луиза вытаращила глаза. Опуститься до этого? Пустить ветры? Он мог бы сказать ей об этом в кафе.
— Пукнуть?
— Пукнуть, — повторил он, подкрепив свои слова кивком, и снова улыбнулся ей.
Легко ему улыбаться. Ей, например, хотелось заплакать.
— Хорошо тебе улыбаться. А если это кончится тем, что мне предложат вполне подходящие места, а я, как назло, не смогу принять предложения, и тогда потеряю квартиру, что самое ужасное. Мне следует иметь какой-то свой вариант.
Она замерла. Так хорошо, так тепло было в этой приветливой хаотичной кухне. Ей хотелось, словно Карен, оказаться наверху, в спальне, свернуться клубочком в постели и чтобы Эш в кухне готовил для нее чай. Или сидеть с ним в светлом, нагретом дыханием людей кафе. И ужас как не хотелось возвращаться домой после всего этого и сидеть там в одиночестве. Слезы жалости к себе навернулись на глаза. Она попыталась сморгнуть их, пока Эш не заметил.
— Эй, — окликнул он ее и взял за руку.
На сей раз Луиза не вздрогнула, как это было в кафе. Она позволила Эшу держать в ладони свои пальцы до тех пор, пока не улетучился порыв удариться в слезы. Теплое прикосновение его пальцев было так приятно.
— Извини, — произнесла она сдавленным голосом. — Это все потому, что у меня сейчас дела никуда не годятся.
— Я понимаю, — мягко сказал он, обошел вокруг стола и ласково положил руки ей на плечи.
— Нет, ты не понимаешь, — пробормотала она.
— Да, — возразил он со спокойной уверенностью. — Я понимаю.
— Нет, — повторила Луиза и посмотрела ему в глаза. Изумительные глаза. Она могла бы сейчас поддаться их очарованию и попросить, чтобы он отвез ее домой. Он, казалось, видел ее насквозь. Луиза взяла себя в руки.
— Эш, это хорошо, что ты думаешь, будто понимаешь мои обстоятельства, но на самом деле ты ошибаешься. Впрочем, это не так уж важно. Тебе нет необходимости в этом разбираться. Зачем? К тебе весь этот бред не имеет отношения. Я не совсем понимаю, почему ты так добр ко мне, но это очень… помогает.
— Луиза?
— Да? — прошептала она.
— Заткнись.
Она инстинктивно открыла рот, собираясь возражать, но не нашла слов. И замолчала. Он сжал ее плечи.
— Я здесь. Я тебе помогу, — сказал он.
Наклонившись, он легко коснулся поцелуем ее щеки. Вздрогнув, она отстранилась и потрясенно округлила глаза. Прикосновение его губ было таким нежным и бережным. Эш выпрямился, отошел от нее и сел на свое место.
— Ты не должен был этого делать, — пролепетала она. — Не понимаю, зачем ты это сделал, для этого нет никаких поводов. Я не нуждаюсь в сочувствии… — Голос ее упал. Эш снова смотрел на нее так же, как минуту назад. — Благодарю тебя, — еле слышно выговорила она.
— Я поцеловал тебя, потому что мне этого хотелось, — сказал он. — Не потому, что ты беременна.
— О, — произнесла она с облегчением. — Тогда ладно.
И улыбнулась ему, но тут до нее дошло. Она встала, но сообразила, что вставать было глупо. Рейчел ожидала бы в таком случае, что она выпалит нечто несусветное. А сейчас она не могла бы сказать ничего подобного. И она снова села. Она не могла солгать, тем более что он смотрел на нее вот так. Но что-то она должна сказать.
