Он просил Луизу выйти за него замуж, даже считая, что она больше не носит его ребенка. Он полюбил ее. Это единственная причина. Другой нет. Вот он сидит перед ней, и вся душа его светится в глазах. Отец ребенка, которого она сохранила.
— Луиза? — очень тихо произнес он.
Весь ресторан молчал в ожидании ее ответа. Луиза опустила голову, не в силах больше видеть отчаяние на лице Джона. Напряженная тишина вокруг них делалась мучительной. Луиза резко подняла голову и кивнула — то был ее ответ. И все радостное возбуждение субботнего вечера обрушилось на них, когда люди начали громко смеяться и звонко чокаться. Кто-то зааплодировал.
Джон надел кольцо Луизе на палец. Засмеялся не слишком уверенно. Встал, потянулся к Луизе через стол, обнял ее и поцеловал в губы.
Должна ли она подчиниться ему? Спорить с ним? Оттолкнуть его? К этой минуте зрители пришли в такой восторг, что было просто немыслимо разочаровывать их. Луиза улыбнулась Джону. Теперь не время о чем-то говорить. Они оба во власти момента.
— Ура! Она счастлива! — выкрикнул кто-то.
— Ты никогда не делал мне предложения, — пробормотал мужской голос.
— Уймись, радость моя, — отозвался другой мужской голос.
Джон отпустил Луизу, и она плюхнулась на свой стул.
— Она сказала — да!
Джон повернулся к аудитории, широко раскинув руки. Луиза наблюдала за ним. Произошло нечто чрезвычайное, но она еще не осознавала, что именно. Во всяком случае, по щекам у нее текли слезы. Она не сразу заметила официанта, который возник рядом с ней.
— Мои поздравления, мадам! Вы предпочитаете бокал шампанского или валиум
[39]
?
Оливия стояла у задней двери и смотрела в сад. Там было темным-темно, и, даже когда глаза ее привыкли к темноте, она не увидела ничего, кроме собственного отражения на гладкой поверхности стекла. Оливия отступила на шаг. Неужели она так выглядит?
Она улыбнулась себе в порядке эксперимента. Ее расплывчатое изображение казалось десятью годами моложе. Отраженный свет не фиксировал каждую морщинку, проложенную временем и заботами. Это было весьма приятно. Глаза блестящие и почти такие же красивые, как раньше. В молодости они были очень хороши. Как теперь у Луизы. Оливия была хорошенькой, но никогда об этом особо не задумывалась. У нее, по правде говоря, больше общего с младшей дочерью, чем Луиза может себе представить. Обе они в молодости плыли по течению, избегали определенных рельсов… Эта мысль вынудила Оливию отойти от двери, как будто слишком долгое разглядывание собственного отражения и вызванные этим сопоставления могли обречь Луизу на судьбу, сходную с материнской.
Оливия налила себе стаканчик вина и уселась за кухонный стол. Взяла пластиковый пакет, в котором лежал подарок Шона. Глупо, что она не вынимала книгу так долго, но Оливии нравилось приберегать что-нибудь на конец вечера. Стаканчик вина в определенное время, новости, телефонный звонок Луизе или Рейчел.
Она пододвинула к себе пакет, раскрыла его и достала неброскую книжку в голубой обложке, выцветшей по краям, словно книжка долго пролежала на солнце. Оливия посмотрела на корешок. На нем золотыми буквами было вытиснено: «Поэмы Теннисона».
Оливия уставилась на книгу в смущении. Не могла понять, с какой стати она ожидала увидеть что-то совсем другое. Скажем, книгу Рассела Гранта об астрологии или сборник анекдотов под названием «Учимся рулить». Это было тем более удивительно, что только сегодня, сидя с Шоном в машине, она сказала ему, что ей нравится, когда он цитирует Теннисона. Но ведь он приехал на встречу с ней с уже приготовленной для нее книгой. Откуда он мог знать?
Оливия открыла книгу, из нее выпал свернутый пополам листок. Она развернула его. Это была записка, нацарапанная чудовищным почерком. Она стала читать ее, поражаясь обилию нелепейших ошибок и безбожному стилю.
«Дорогая Оливия, меня надежда, вам это будет приятно. Вложил парочку бумажек где хотел обратить ваше внимание но читайте что нравится. С уважением, Шон».
Оливия глотнула вина и положила записку Шона на гладкую поверхность стола. Листок был довольно помятый и даже потертый, словно Шон долго вертел его в руках, обдумывая текст. Теплый порыв человечности упал на холодную облицовку стола.
Оливия встала, прошла под оштукатуренной аркой, которую Боб установил перед входом в гостиную, и направилась к стереосистеме. Ее никто не включал очень долго. Когда Боб заболел, никому не хотелось слушать музыку, а потом… потом систему тоже не трогали. Оливия присела на корточки и открыла дверцу из темного стекла. Луиза и Рейчел смеялись над этим агрегатом и предлагали через пару лет отнести его в антикварный магазин, но только на старом стерео можно было прослушивать долгоиграющие пластинки, которые собирали они с Бобом. Оливия нашла в альбоме пластинку группы «Мамы и Папы», установила указатель скорости на тридцать три оборота и начала просматривать список записей. Перечитывая названия после столь долгого перерыва, она чувствовала спазмы в желудке, но она должна была сделать это. Положила пластинку на круг проигрывателя и опустила на нужную дорожку иглу адаптера. Колонки потрескивали и похрипывали, пробуждаясь от долгого сна. Оливия вернулась на кухню и взяла свой стакан с вином.
Так, со стаканом, она и подошла снова к задней двери. Собственное отражение вынудило ее отступить. Но там, за дверью, лежал мир, накрытый тьмой. Оливия не хотела прятаться от мрака в своем маленьком доме, не хотела отступать. Если она выйдет из дома на холод и во тьму, если она постоит в саду, значит, она может преодолеть страх. Она повернула в двери ключ, когда в гостиной зазвучала интродукция к песне.
То была их песня, если у них с Бобом вообще могла быть такая. В отличие от большинства других влюбленных пар, у них не было периода ухаживания, но потом, позже, когда они поняли, что любят друг друга, они стали считать песню своей. Она ею и осталась до сих пор. Оливия открыла заднюю дверь и ступила на каменные плитки патио. Знакомая мелодия «Посвящаю той, кого люблю» вылетела следом за ней.
Она огляделась, стараясь привыкнуть к темноте, пока стояла в полосе света, падающего из двери кухни. Потом прошла в конец дворика и сунула ногу в намокшую траву. А что, если она пройдется по траве, по мокрой траве, в полночь, когда музыка гремит в гостиной, а дверь в кухню распахнута настежь? Что о ней подумают? Спальня Дианы выходит на зады. Она может увидеть Оливию, блуждающую по саду со стаканом вина в руке. Чего доброго, подумает, что врач прописал ей таблетки от депрессии.
Оливия запрокинула голову и посмотрела в ночное небо. Облака рассеялись. Холодок возбуждения прошелся у Оливии по спине. Она видела звезды! И луну. Вернее, месяц.
Дыхание Оливии вырывалось изо рта белыми струями пара; она запрокинула голову так далеко, как только могла. И это небо, эти звезды, этот месяц видят сейчас во всем мире. Все, что она должна сделать, это стать одной из звезд, тогда она могла бы сиять с небес когда захочет.
