— Хочешь сказать, что не знаешь, где он может быть?
— Выражаясь точнее и с подобающей моей профессии строгостью терминов — не имею ни малейшего представления.
— И у полиции ничего против него нет?
— Ничего, насколько мне известно. Потому что полиция — это я. И мои подчиненные.
— И даже по делу Даниэля?
— Ни по этому, ни по какому другому. История наделала много шума оттого только, что шмякнулся сын Лоренцо Бискарруэса. Хотя до него были и другие.
— Римское право учит нас, — возразила я, — что тот, кто является причиной причины, и есть причина причиненного зла…
Пачон прищелкнул языком, давая понять, что до этого юридического постулата, как и до всех прочих, ему мало дела.
— Мы из кожи вон лезли, ища, на чем бы его прихватить. Особенно после этой истории… Нетрудно представить, как прессовал нас папаша… Но — ничего. Ответственность Снайпера — более чем относительная. А с точки зрения юридической ее не существует вовсе. Он сам не действует и даже рядом не стоит. Указывает цели, а тут уж каждый — на свой страх и риск. Более того — и это происходит безлично, не впрямую. Социальные сети — большое подспорье в таких делах.
— А что папаша Бискарруэс? Он-то как себя ведет?
— Никаких публичных заявлений не делает. Как, впрочем, и всегда. Всем известно, что у него хватит возможностей расквитаться с тем, кого он винит в гибели сына. Над свежей могилой поклялся отомстить и от намерения своего не отступит… Но вопрос открыт. И мы не знаем, как он закроется, чем накроется.
— Тем более что Снайпера нет в Испании.
— Да, говорят… — Инспектор воззрился на меня с интересом, оценивая степень моей осведомленности. — Но на самом деле точно никто ничего не знает.
— Я видела кое-что в Интернете… Этот самый мост через Темзу. Или другой — Метлак в Веракрусе. Несколько месяцев назад.
— Может быть, — подтвердил он после краткого раздумья. — Десятки сопляков ставят жизнь на кон, а один разбивается всмятку, слетев с крыши… Вдохновителем принято считать Снайпера, но доказать никто ничего не может. Неизвестно даже, будет он там или нет. Но это не важно. Разносится весть, что это его инициатива, и все бегут. Наперегонки.
Я вспомнила кадры из Веракруса: совсем еще зеленые юнцы снимают друг друга на видео, очень медленно продвигаются по узкому карнизу, прижимаясь к бетонной стене моста. Поливают ее краской из баллончиков и не могут хотя бы чуточку отстраниться от нее, потому что одно неверное движение — и они ухнут в бездну. Райтеры со всей Мексики скопом откликнулись на призыв Снайпера высказаться против гибельного насилия, к которому приводит наркоторговля.
— А что в Португалии?
Пачон, чуть улыбнувшись, взглянул на свои руки.
— Кое-кто божится, что он укрылся там, когда Бискарруэс назначил награду за его голову. Опять же — доказательств нет. И дело это меня не касается. — Тут он поднял голову и послал мне взгляд сообщника. — …Я так понимаю, ты имеешь в виду последние события в Лиссабоне?
— Вот именно. Фонд Сарамаго и прочее… Месяца два назад.
Он почесал нос, не сгоняя с лица благодушной улыбки. Точно такая же играла на его губах, когда он задерживал райтеров на станции Аточе, узнавая их с первого взгляда, что, в общем, труда не составляло: все они были с рюкзаками и вертели головой, выискивая, где бы оставить граффити. Впрочем, узнавали и они его. Эй, такой-то, кричал он им, я инспектор Пачон, и ты спекся. Жду тебя завтра в десять в комиссариате. И в назначенный час они неизменно оказывались в полиции. Минута в минуту. Безропотно приемля свой скорбный жребий. В альбомах, лежавших у него на столе, и в компьютере у Пачона хранились сотни фотографий, а на них — сотни образцов почерка и стиля. И поднаторев за столько лет, он научился безошибочно определять авторов граффити, даже если они не подписывались или меняли тэг. Это дело рук Почо из Аларкона. А это — U47, работающего в манере Почо. И тому подобное.
— В Лиссабоне они устроили то, что называется jam, — общую сходку и тусовку райтеров. По слухам, затея Снайпера, якобы он сам появился и лично все организовывал. Все — значит, эту бомбежку. Обошлось, слава богу, без жертв. Я связывался с португальскими коллегами, думал, сообщат что-нибудь интересное, но все было как обычно: Снайпер у всех на устах, но толком никто ничего не говорит… Райтер, понимаешь ли, он вроде пиромана: должен обязательно находиться где-нибудь неподалеку, насладиться тем, что сделал. Но Снайпер и здесь наособицу: никогда не ходит проторенными путями. Не угадаешь, что он выкинет в следующий раз.
— Сможешь связать меня с кем-нибудь в Лиссабоне?
— Да, если нужно, у меня там приятель. Вероятно, от него узнаешь побольше. Зовут Каэтано Диниш. Генеральный Директор Всемирного Центра Борьбы С Самыми Зловредными Граффити… Или иначе — начальник отдела охраны культурного наследия.
— Полицейский?
— Чиновник высокого ранга.
— Годится.
— Тогда записывай.
Я записала имя португальца, а Пачон пообещал укатать мне дорожку — позвонить и предупредить.
— А ты сам как считаешь — Снайпер может скрываться в Португалии?
— Может. Или мог. Две лиссабонские вонючки — так называемые Сестры — сообщили, что виделись с ним на акции у Фонда Сарамаго. И потом еще раз.
Я кивнула. Мне было известно, кто такие Сестры. Они с большим успехом выставлялись в крупнейших галереях. И в Интернете ссылки на них встречались на каждом шагу. Им посчастливилось пробиться, и они были теперь уже на полдороге к легальному искусству и арт-рынку, который с каждым днем взирал на них все благосклонней. При этом девушки не приспосабливались и не кривили душой для придания себе весу и значительности.
— А с чего это вдруг такой жгучий интерес к Снайперу? — осведомился Пачон.
— Готовлю книгу о граффити.
— А-а.
Он окинул мечтательным взглядом каталожный шкаф, стоявший у стены напротив росписи. На нем как бы в виде трофеев выстроились штук шесть классических аэрозолей — «Титан», «Фелтон», «Новелти». Все — использованные и перепачканные краской. Пачон — своего рода охотник за скальпами. И эта работа ему по душе. Весьма.
— В Лиссабоне мощное и разветвленное сообщество райтеров, — сказал он. — Они хорошо его там устроят и помогут затаиться.
— Ты по-прежнему не знаешь, кто он такой?
— По-прежнему.
— А если не крутить мозги, а? По правде если?
— Я правду и говорю, — возмутился он. — По нашим прикидкам, Снайперу немного за сорок. Высокий, худощавый. В хорошей физической форме, потому что много раз уходил от полиции, сторожей и охранников, перемахивая через парапеты и заборы. И больше о нем ничего не известно. Имеются несколько туманных нечетких фотографий, записи с камер наблюдения, где различим лишь субъект в капюшоне на фоне вагона метро. Есть еще видео, сделанное каким-то поклонником лет пятнадцать назад, часа в три ночи да еще со спины: Снайпер покрывает своим тэгом-прицелом витрины банка BBV на проспекте Кастельяна в Мадриде.
