Вывод русских войск из Дагестана, открывший путь для иранских завоевателей, вызвал беспокойство местного населения. Не желая подпасть под иранское владычество, жители приморской полосы уходили вместе с российскими войсками или укрывались в горах, как это сделало население двух магалов Дербентского ханства.
[421]
Очевидцы объясняли это тем, что они ненавидели персов из-за их «безграничного грабительства и тиранства».
[422]
Выдача беженцев иранским властям, чего настойчиво добивался Надир, нанесла серьезный ущерб престижу России, претендовавшей до этого на роль покровительницы народов Кавказа. Генерал Левашов прямо указывал, что при выдаче беженцев ему «многую жалость и нарекания видеть приключилося, что их издревле обещанная протекция не защитила».
[423]
Положение осложнялось тем, что оставление российскими войсками Дагестана и угроза иранского порабощения усилили протурецкие настроения среди части местных владетелей. В двадцатых числах апреля в Стамбуле усиленно распространялись слухи о прибытии муфтия Дагестана Курбана-эфенди с письмами от всех народов и владетелей с просьбой прислать им войска на помощь, так как Россия вознамерилась отдать их «Тахмас Кулы-хану» (Надиру. – Н. С.)» в наижесточайшее мучение».
[424]
Российских дипломатов убеждали в том, что Сурхай-хан, уцмий Ахмед-хан и шамхал Хасбулат обратились за помощью к крымскому хану, который сам прислал письмо султану Махмуду, предлагая объединиться с дагестанцами и выступить против Ирана. «Все сии письма дагистанския и ханския в совете читано, и в оном многое против и в пользу советовано, наконец, положено, – доносил А. Вешняков, – чтоб самого хана семьдесят тысячами (войска. – Н. С.) послать».
[425]
Однако эти слухи оказались преувеличенными. Шамхал Хасбулат, обласканный Надиром год назад, и Сурхай-хан, брошенный тогда же Портой на произвол судьбы, и не думали примыкать к осман-крымской коалиции. Единственным сторонником ориентации на Стамбул выступил отправивший письмо с муфтием Курбаном-эфенди уцмий Ахмед-хан, на которого решили рассчитывать в Стамбуле и в Крыму.
Обыграв сначала дагестанский вариант, в Стамбуле решили выступить под флагом защиты «единоверных мусульман» – суннитов Кавказа от уничтожения «еретиками» – шиитами (иранцами. -Н. С.). Объявив себя 25 апреля 1735 г. покровительницей мусульманских народов Кавказа, Порта стала внушать доверчивым горцам несбыточные надежды на возможность избавиться от иранского порабощения с помощью турецкого султана и крымского хана. Тем самым она пыталась, как и год назад, привлечь их на свою сторону, чтобы отправить значительные силы из Крыма через Северный Кавказ на помощь османам, сражавшимся в Закавказье и Иране с иранскими войсками.
[426]
Крымский хан Каплан-Гирей, активно участвовавший в этих планах, надеясь на поддержку кабардинских князей кашкатавской группы, предупредил их в конце апреля, что, следуя прежним маршрутом (Кубань, Кабарда, Чечня, Дагестан. – Н. С.), вскоре будет «маршировать в Персию».
[427]
Поощряя воинственные устремления Крыма, 12 мая 1735 г. с личным указом, крупной суммой денег и многочисленными подарками султан отправил в Бахчисарай капуджи-баши Кади-Ха-лил-агу для вручения их хану «на раздачу его войску».
[428]
С тем же курьером уцмию Ахмед-хану отправили алмазную печать, множество подарков и жалованные грамоты для подкупа дагестанских владетелей.
В султанском указе на имя крымского хана предлагалось: немедленно выступить в поход с 60-тысячным войском, набрать в Дагестане еще 66 000 путем подкупа местных владетелей, отстранить Сурхая от власти как «бездельника и преступника многих султанских указов» и назначить на его место уцмия Ахмед-хана; согласовать свои действия с сераскером Закавказья Абдуллах-пашой, чтобы наступать на иранцев с двух сторон и обескровить их силы.
[429]
В случае противодействия этому походу со стороны русских войск хану предлагалось «поступать с ними как с неприятелями и стараться пройти насильно».
[430]
Для поощрения крымского хана султан обещал подкрепить его силы 20-тысячным корпусом.
Таким образом, весной 1735 г. Дагестан занял исключительное положение во внешнеполитических планах Ирана и Османской империи. Не осталась безучастной к событиям в Дагестане и царская России, опасавшаяся выхода Османской империи к побережью Каспия. Пользуясь создавшейся ситуацией, Порта пыталась перехватить инициативу у Ирана и занять эти области собственными силами. Неплюев прямо указывал, что с этой целью она решила «дагестанов всех без изъятия в протекции своей объявить и туда хана крымского… со осьмьюдесять тысячами(войска. – Н. С.) послать».
[431]
Сообщая об этом своему правительству, Неплюев предлагал принять действенные меры, чтобы сорвать замыслы Турции и Крыма. Со своей стороны, добившись аудиенции у великого визиря Али-паши, И. И. Неплюев заявил: «Чтобы Порта на берега Каспийского моря не поставила ноги… двор его никогда татарам прохода через свои области не позволит, а меньше еще согласится на принятие Портой в подданство дагестанцев».
[432]
Однако резидент не добился успеха, за что получил выговор от вице-канцлера А. И. Остермана. Осуждая Неплюева за то, что он письменно подтвердил содержание Гянджинского трактата, Остерман предлагал внушить Порте, что Россия уступила Ирану не весь Дагестан, а лишь узкую полосу на побережье Каспия. «Но когда то учинено, – уточнял вице-канцлер, – то потребно ныне, чтоб вы сей артикул ясно толковали и Порте доказали, что сие уступление до одних городов (Баку и Дербент. – Н. С.), а не до дагистанских народов касается».
[433]
Дагестанский вопрос в кавказской политике противоборствовавших сторон продолжал занимать доминирующее положение. Пытаясь принудить российских послов согласиться с намерением султана отправить крымскую конницу по дагестанскому маршруту, министры Порты угрожали России войной. Прибегая к прямой дезинформации, в письме к Остерману великий визирь убеждал его в том, что султан направляет войска против иранцев, жаждущих захватить «турецкие владения дагестанские – Шемаху и Ширван губя и разоряя тамошних мусульман».
[434]
