Счастлива кошка, счастлив юноша, счастлива вся благодатная земля Алларуад.
Бал-Гаммаст еще не знал, что в этот день закончилась его юность.
* * *
Что за женщина! Никогда Бал-Гаммаст не видел такой женщины. Высока, смугла — много смуглее баб-аллонских девиц, но и не черна, как курчавые дочери страны Мелаги. Черны только волосы, уж в них-то вложил Творец столько цвета! Хватило бы и на все тело. Прямые, ровно подстриженные у самых плеч, волосы женщины отливают перламутром. Лоб открыт, и над ним царит серебряный обруч, украшенный посредине литой коброй. Почти живая. Изогнулась, распахнула ужасный щит, выстрелила раздвоенным языком. Вместо глаз — две капли бирюзы. И такая же бирюза в глазах у самой женщины… Два черных овала окружают глазницы, и от каждого тянется к вискам сужающаяся к острию черта. Губы… сплошь покрыты блистающим серебром. Пухлые нежные губы — как первые слова сказки, которой еще только предстоит быть рассказанной. Маленький рот, прямой тонкий нос, кожа поблескивает подобно литой меди.
Шея… Одежда скрывает грудь (впрочем, достаточно высокую) и все то, что так неотвратимо притягивает мужские взгляды. Но точеной шеи достаточно; судя по ней одной, прочее должно быть безупречным.
На женщине — белое льняное полотнище, мудрено завернутое вокруг ее тела, опушенное черной бахромой по краям и спускающееся ниже колен. У нее нет ни браслетов, ни бус, хотя женщины суммэрк очень любят их; иной раз Бал-Гаммаст видел на ком-нибудь из них настоящий «бусяной воротник»: полтора десятка нитей сплошным ковром от подбородка до груди. У этой — только круглая серебряная пектораль на кожаном ремешке. Снизу к нем подвешены маленькие треугольные пластинки, мелодично позванивающие при каждом шаге. На пекторали изображен высокий венец со множеством бычьих рогов.
На вид она старше Бал-Гаммаста солнечным кругом или двумя. Или еще старше? Он еще не знает, как читать женские улыбки, жесты, мельчайшие движения мышц лица… Невинность или уверенное знание? Губы говорят о первом, а нервное движение головы скорее о втором. Бал-Гаммаст силился разобрать, но эта таблица оказалась ему не по зубам.
Тело ее необыкновенно гибко. Ни разу за весь вечер женщина не танцевала, не выгибалась и не пыталась завязать себя в узелок, как умеют опытные базарные плясуньи. Более того, в движениях ее видна была скованность и угловатость. Но Бал-Гаммаст заметил, сколь трудно этому телу быть неуклюжим: как будто умелого борца заставили схватиться с противником вполсилы; старайся хоть до скрежета зубовного, а искусство даст себя знать… Слишком ловка, слишком хорошо эта женщина способна управлять собой. Заставь кошку ходить. по квадрату, так она из квадрата быстро сделает круг.
Один раз женщина прошла в локте от юного царя. Ее кожа пахла тамариском, душистой розой из земли Маган и еще чем-то… неприятным. Может быть, водорослями, гниющими на морском берегу. Бал-Гаммаст представил себе, как обнял бы эту плоть, как стал бы насыщаться ею и этот странный запах, пожалуй, испортил бы все разом. Неужели не чувствует сама? Женщины суммэрк сведущи в таких делах. У них есть сотни способов источать ароматы, бесконечно далекие от природного.
Музыкальных дел мастерица Лусипа родом из суммэрк. Не зная об этом, ни за что не догадаешься: их женщины — чаще всего полные коротышки с отвисшей грудью. Этой подмешали в кровь что-то еще. Среди суммэрк она вроде пшеничного колоса в окружении полбы.
От нее исходила непонятная угроза. Как будто воздух вокруг ее ослепительного тела пропитался опасностью. Почему?
Ее слуга. Не поймешь: то ли от рождения больной, то ли вовсе не больной, а просто — странный. Маленькое, сухонькое тельце, как у мальчишки. Но не мальчишка, конечно. Несоразмерно большая голова, украшенная кудрявой бородкой и жесткими вьющимися волосами, длинные руки, длинные ноги… Точно паук. Бледная кожа… очень бледная, как будто он никогда не жил под щедрым солнышком страны Алларуад. Лицо густо покрыто сажей или черной краской, кто ее разберет… Только губы — в серебре, точно так же, как у госпожи. Серебряной краской нарисована чудовищная улыбка: рот до ушей. Волосы собраны в пучок бронзовой заколкой в форме венца с бычьими рогами. На груди — пектораль… с изображением змеи. Тело слуги завернуто в черное льняное полотнище с белой бахромой.
Под мышкой у него — десяток небольших глиняных табличек. Понятно, зачем он здесь.
Слугу зовут Шаг. Странный язык суммэрк: слово «шаг» означает одновременно и «прекрасный», и «в наибольшей степени соответствующий своему назначению», и «находящийся в положенном месте», и «появившийся вовремя»… Любопытно, бурдюк с холодной сикерой — точно «шаг», если он попал тебе в руки в знойный полдень. А без сикеры, но прочный и вместительный — «шаг» или нет?
От слуги ничуть не слабее потягивало угрозой.
…Бал-Гаммаст сидел в высоком кресле и ожидал начала действа. Пятнадцать солнечных кругов назад на это кресло пошло множество маленьких деталек из невероятно дорогого привозного сандала. Буквально на вес серебра. И еще более дорогие смолы. На вес золота… Дразнящий запах далеких земель до сих пор не выветрился. Кресло благоухало чужими цветами, чужой травой и чужими женщинами. Знойный месяц аб, душитель теней, гончий пес нестерпимого летнего жара многократно усиливал сандаловый аромат.
Справа от Бал-Гаммаста в таких же креслах сидели Уггал Карн и Аннитум. Слева — Сан Лагэн, Апасуд и царица Лиллу. Еще три кресла пустовали. Обычно на Совет Дворца и Храма собираются восемь человек. Агулан баб-аллонских тамкаров ведает мэ торговли и ремесла. Верховному писцу подвластен счет всего, чем владеет Царство; под его рукой также школы и училища. Последнее кресло пустует давно. Его должен бы занимать один из эбихов от армии. Старшим считается Рат Дуган, вторым после него — Лан Упрямец, потом Асаг и Уггал- Банад. Но первый борется с остатками мятежа под Эреду, второй — под Уммой, третий ведет дела в Баб-Алларуаде, а четвертый — в Уруке. Пустое кресло стоит здесь, потому что таково старинное право людей копья… То ли даже не право, а особая служба, в Царстве люди не умеют отличать одно от другого; для них все это — мэ. Совет собирается по два-три раза в седмицу и занимается делами на протяжении трех страж — последних перед закатом. Решающий голос во всем принадлежит царице и Уггалу Карну. Три месяца миновало с тех пор, как эбиха ранили. Теперь он совершенно здоров, хотя выглядит исхудавшим и бледным, словно рыба, обвалянная в муке. Бал-Гаммаст чувствовал, как полководец и Лиллу перебрасывают друг другу нечто вроде невидимого клубка пряжи; в нем-то и заключается власть надо всей землей Алларуад… Они говорят друг с другом полуфразами, интонациями, тонкой игрой губ и век. Когда все прочие должны понять то, что решили царица и эбих между собой и почему они решили именно так, один из них объясняет суть дела пространно и прозрачно. Каким образом они договариваются о той, кто из двух возьмет на себя труд пояснений, ведает один Творец. Но до сих пор в игре полководца и Лиллу ни разу не случалось осечки. Бал-Гаммаст догадывался: кое-что остается открытым только для них двоих и никогда не прозвучит в зале Совета… Зато время от времени очень громко и очень сердито говорит Аннитум. Обычно невпопад. Еще реже высказываются он сам и первосвященник. Почти никогда — агулан тамкаров и старший писец. Апасуд всегда молчит. Он откровенно тяготится своим участием в совете. Бегуны из дальних городов, чиновники-шарт, провинциальные энси, богатые тамкары и офицеры-редцэм разного ранга приходят на Совет со своими делами. Лица изо всех концов страны Алларуад мелькают перед молодым царем, и он старается запомнить: кто, как зовут, в чем нуждается… Пройдет не так много времени, и это будут его люди. Ему следовало учиться: как это — быть милосердным и жестоким; чем отличается ненадежный человек от надежного; когда для решения хватает житейского здравого смысла, а когда требуется быть мудрецом; и, главное, сколь медленно течет жизнь, до какой степени она не любит спешки…
