— С чего вы взяли?
— С того, что они мне нужны и вы их мне продадите.
— А если не продам?
Я вздохнул и встал:
— Послушайте, Леонид, вы меня сильно утомили. Я мог бы отобрать пластинки у вас силой. И, поверьте, я способен это сделать. Но поступлю по-другому. Я обещал вам не печатать ничего в газетах. Но не обещал того, что не скажу про вас другим репортерам. Для них, уверен, это будет настоящим подарком. И уже сегодня вечером здесь будет полно журналистов. Вы станете героем первых полос. Очень пикантная история. А потом придет следователь. О! Это дотошный проныра — я его видел. Он вас с потрохами съест. Так что вот вам минута: или вы продаете мне снимки, или я иду прямиком в редакцию «Московского листка».
— Черт! — закричал фотограф. — Вы… Вы меня обманули!
— Формально — нет. Где пластинки?
Леонид нервно начал грызть ноготь на указательном пальце, наконец сказал:
— Они не здесь. Я храню их во дворе, в пристройке.
— Идем туда.
Он постоял в нерешительности, а потом выдохнул:
— Черт с вами. Идем.
Через тот же коридор мы вышли во двор дома и направились к полуподвальной пристройке. Фотограф порылся в кармане и выудил большой ключ. Вставив его в замок, он попытался повернуть ключ, но тот не шел.
— Что такое? — пробормотал Леонид и потеребил ключ в замке. А потом потянул за ржавую ручку, и дверь открылась.
— Открыто, — сказал я.
— Не может быть. Я закрывал ее.
— Забыли, может быть?
Он помотал головой и начал спускаться по деревянной лестнице. Я — за ним. В темноте вспыхнула спичка, а потом фотограф зажег керосиновую лампу, осветив помещение. Здесь было довольно аккуратно — у стены стоял древний шкаф со стеклянными дверцами, за которыми на полках виднелись бутылки темного стекла. Другой шкаф, рядом, закрывался сплошными дверцами, некогда лакированными, но теперь почти полностью протершимися и осыпавшимися. На простом кухонном столе стояла металлическая эмалированная ванна, в которой хозяйки стирают белье или купают младенцев. Тут же лежала стопка нераспечатанных фотопластин фабрики Занковского и рядом — коробка, вероятно, с альбуминовой бумагой.
— Темно тут, — заметил я.
— Окна закрыты снаружи, — пояснил фотограф, направляясь к глухому шкафу. — Я открываю их, только когда печатаю.
Он просунул руку между шкафом и стенкой и начал шарить там.
— Что за… — пробормотал Леонид. — Что за черт!
— Что-то случилось?
— Ключ от шкафа.
— Не можете найти?
— Нет.
Я подошел и потянул дверцу на себя. Она легко распахнулась.
— Здесь открыто.
Фотограф медленно выпрямился.
— Этого не может быть! Просто не может быть! Этот шкаф всегда закрыт на ключ. Вы же понимаете, что именно здесь хранится?
— Если вы забыли запереть подвал, то точно так же могли забыть запереть и шкаф.
Он гневно посмотрел на меня, но ничего не ответил, а повернулся к полкам, на которых плотно стояли конверты из картона, в которых, вероятно, хранились использованные уже стеклянные фотопластины.
Тут мне в голову неожиданно пришла одна мысль, которой следовало было бы появиться раньше.
— Леонид, — позвал я, — ведь вы фотографировали только позавчера, так?
— Да.
— И что же, вы за это время уже успели сделать оттиски и отправить заказчикам?
— Да. Я сделал это вчера вечером. Пакет отправил с… с одним знакомым. Так что здесь должны были остаться негативы. Да. Впрочем… — Он повернулся ко мне. — Я оставил себе один отпечаток. Я делаю так — чтобы не мучиться, разглядывая негативы, если надо найти нужные пластины. Такая… контрольная фотография.
— Прекрасно, — отозвался я. — Где это все?
Он снова начал рыться в пакетах, время от времени доставая их и вытаскивая то отпечаток, то пластинку. При этом старался повернуть их так, чтобы я не заметил.
— Странно, — тихо сказал он наконец. — Я помню точно, что положил пакет вот сюда, с краю. Но теперь его нет. И нет нигде. Куда же он делся?
Наконец мне надоело это бормотание.
— Прекратите этот цирк! Немедленно дайте сюда то, что мне нужно! — скомандовал я.
Леонид, искавший на самой нижней полке, молча поднялся с корточек, подошел к столу и сел на высокий табурет.
— Нету, — просто сказал он и развел руками. — Нету.
— Давайте или сейчас сам посмотрю, — пригрозил я, думая, что фотограф не согласится на вторжение в его порнографические закрома. Но тот только кивнул.
— Смотрите сами. Мне все равно. Как я еще могу вас убедить в том, что негативы исчезли.
— Врете!
— Ну сами подумайте! — воскликнул Леонид. — Дверь в подвал открыта! Дверь шкафа открыта! Негативов нет. Ну какой вывод?
Я все никак не мог поверить в то, что фотограф не юлит и не пытается меня надуть. Я снова упомянул про репортеров, но Леонид только покачал головой и сделал обреченный жест — мол, делайте, что хотите.
— Хорошо, — сказал я наконец, — кто мог похитить именно эти негативы?
Фотограф молчал. Мне показалось, что он просто не хочет говорить на эту тему. И тогда я решил выкинуть еще одну карту на стол.
— Мог это быть некто Бром Аркадий Венедиктович?
Фотограф вздрогнул и посмотрел на меня пристально.
— Вы знаете Аркадия? — спросил он. — Откуда?
— Не важно.
Леонид встал с табурета.
— Пойдемте.
Мы поднялись на улицу, и фотограф запер дверь пристройки. Потом повернулся ко мне.
— Послушайте, господин Гиляровский, — твердо сказал он. — Идите к черту. Зовите свою братию, зовите полицейских, зовите хоть дьявола! Но я больше вам ничего говорить не буду. Я устал. Я не выспался! У меня пропали негативы. Мне надо выпить кофе! Так что желаю оставаться!
Он развернулся и ушел в свое ателье.
Я остался один, пожал плечами и пошел в сторону Ордынки — искать извозчика. На углу, привалившись плечом к водосточной трубе, стоял продрогший Березкин.
— Ну как, — спросил он, — удачно?
— Не очень, — признался я и достал целковый. — На тебе, Березкин, на чай. И окажи мне еще одну услугу. Узнай, как точно зовут этого фотографа. Имя у него Леонид. А мне надобны еще отчество и главное — фамилия.
— Будет сделано! — ответил Березкин.
На этом мы с ним расстались. Я взял извозчика и поехал на Большую Дмитровку — к Ламановой.
5
Дефиле
Извозчик мне попался разговорчивый — из тех московских извозчиков, что рады поговорить на любую тему, но особенно охотно осуждают несправедливость мироустройства и отдельно взятых городских начальников. Сначала я не встревал в разговор, обдумывая поведение фотографа Леонида.
