— А больше… ничего при нем не нашли?
— Что вы имеете в виду?
Я помедлил. Раскрывать карты мне не хотелось, но другого пути не было.
— Например, фотографию какую-нибудь?
Архипов отодвинул свой стул, встал и прошелся у меня за спиной по кабинету — так что пришлось мне развернуться на стуле и подождать, пока он обдумает мой вопрос.
— Что за фотография? — спросил наконец Захар Борисович. — Значит, не нашли? — уточнил я. Архипов подошел ко мне ближе и остановился.
— А! Я понял. Вы имеете в виду того фотографа в притоне извращенцев? Но почему вы спросили про фотографию? Как фотография?.. — Он снова задумался, затем сел за стол. — Владимир Алексеевич, рассказывайте. Я вздохнул:
— Эта фотография… я ее видел. Недавно. Ковалевский, убитый на Петровке, был на этой фотографии. Правда, в маске.
— Как же вы его узнали?
Нельзя было говорить про Ламанову! Я и так ступил на зыбкую тропинку, раскрывая все больше и больше из того, что хотел оставить в тайне. Такой бульдог, как Архипов, вполне был способен поймать меня на мельчайшем намеке! Но тут мне в голову пришла простая и элегантная идея.
— По маске, Захар Борисович. Я узнал его по маске. — А что маска? Простая, черная.
— По маске и нижней части лица. У меня профессиональная память, Захар Борисович. Платье, маска и нижняя часть лица — мне достаточно, чтобы вспомнить и узнать.
— Так-так, — задумчиво произнес Архипов. — А где же вы, Владимир Алексеевич, видели эту фотографию?
— Вот этого я вам сказать не могу.
Он постучал кончиками сцепленных пальцев по губам.
— Арестовать бы вас, Владимир Алексеевич, за препятствие следствию. Да только дело закрыто уже. — Как закрыто?! — удивился я.
— А что вы хотите? Факт убийства двух человек господином Бромом установлен. Сам обвиняемый был зарезан. Так что у нас больше некого разыскивать. Мое начальство решило дело закрыть. Так что с формальной точки зрения меня даже не должно интересовать, где вы видели эту фотографию. — Но мотивы преступника… Архипов махнул рукой и ничего не сказал. Я встал.
— Что же, — проговорил я, застегивая пальто. — Это все, что мне хотелось узнать. Спасибо вам, Захар Борисович! Всего доброго. — Всего, — буркнул он в ответ, не вставая. Я направился к двери.
— Владимир Алексеевич! — вдруг позвал меня Архипов, когда я уже взялся за ручку.
— Что?
— Формально дело закрыто. Но ведь оно не кончено, не так ли? Я пожал плечами:
— Надеюсь, что кончено.
— Почему Бром ходил с кистенем? Кто его убил? За что? Почему он убил Фигуркина и инсценировал самоубийство? Но при этом ограбил Ковалевского, не пытаясь даже замести следы? И при чем тут фотография?
Я вернулся к стулу.
— Знаете, Захар Борисович, мне ведь тоже хотелось бы узнать ответы на эти вопросы. Я не знаю, почему он убил Юру. Могу только предположить, что ему было от юноши что-то надо, а тот не согласился выполнить его просьбу и, возможно, даже накинулся на Брома. Тот и ударил его, защищаясь. А потом придумал повесить, чтобы скрыть следы. Например, так. Но мог убить и из других соображений. Теперь уже не спросишь ни у кого. Все участники дела мертвы.
— Да, — согласился Архипов. — Тут можно догадываться. Есть только факт — Бром убил юношу и инсценировал самоубийство.
— Но тогда в деле с Ковалевским все понятней, — продолжил я, усаживаясь на стул. — Скорее всего, Бром пришел его шантажировать. Шутка ли! Группа мужеложцев пытается совершить насилие над юношей, а тот на следующий день вешается. И только Бром точно знает, кто участвовал в этой оргии. К тому же у него на руках есть фотография участников. Пусть переодетых и в масках, но этого может быть достаточно.
— Но зачем тогда убивать Ковалевского? — спросил Архипов. — Решили все полюбовно.
— Наверное, не получилось полюбовно, — предположил я. — И вот тут Бром специально убивает Ковалевского и обряжает его в платье и маску. Потому что это…
— Послание остальным участникам оргии, — перебил меня Архипов.
— Ему были нужны деньги. Любой ценой, — снова предположил я. — Но тех, что он нашел у Ковалевского, оказалось недостаточно. Сейф он вскрывать не стал, потому что не «медвежатник» — шума много и возни. Послание… да.
Я не стал уточнять, что послание было адресовано Ламановой. К тому же Архипов мог быть прав — если Брому отчаянно нужны были деньги, то он мог оставить послание в виде обряженного в платье трупа не только Надежде Петровне, но и остальным участникам событий.
— Возможно, — снова вздохнул Архипов. — Впрочем, теперь дело, как я говорил, официально закрыто. Да и Бром уже мертв, так что все остались при своих.
— Ну и хорошо, — сказал я.
Мы простились со следователем. Выйдя на улицу, я сел к Ивану в пролетку и попросил отвезти меня на Большую Дмитровку, к Ламановой, чтобы сообщить ей радостное известие — больше никто не будет ее шантажировать.
Я ошибался. Мертвец восстал.
10
Cбежавшая «Кукла»
— Похоже, у меня хорошие новости, Надежда Петровна! — сказал я, входя в кабинет Ламановой. — Человек, который вас шантажировал, сегодня утром найден мертвым в Замоскворечье.
Ламанова, сгорбившись, сидела за своим столом, глядя в самый его центр.
— Что с вами? Что-то случилось? Она кивнула.
— Что?
Она открыла ящик стола и вынула оттуда лист бумаги, передала его мне и снова уставилась в центр стола. Никогда еще я не видел ее в таком подавленном состоянии духа.
Это было письмо от шантажиста. Новое письмо!
«Пусть ваш человек принесет деньги сегодня в девять вечера на Петровский бульвар. И встанет в конце его — у Трубной площади. К нему подойдет мой посыльный и отведет в нужное место. Но предупреждаю — сначала мой посыльный проверит, пришел ваш человек один или привел с собой полицию. Если окажется, что за ним следят, я буду считать, что вы нарушили все условия. И расплата будет мгновенной. Конверты с фотографиями и объяснительными записками уже лежат на почте. Если завтра утром я их не заберу, они уйдут в три газеты».
— Этого не может быть! — пораженно сказал я. — Шантажист мертв, я ведь говорил вам!
Ламанова подняла на меня глаза.
— Очень надеюсь, Владимир Алексеевич. Очень надеюсь. Но это письмо принесли всего полчаса назад. И не все чернила еще высохли. Письмо написано недавно. Как это можно объяснить?
Надежда Петровна встала, медленно подошла к окну, достала из шкафчика давешнюю бутылку рома и наполнила две рюмки. Мы выпили молча.
— Сегодня утром, когда я проснулась, — сказала Ламанова устало, — мне показалось, что все это было просто кошмарным сном. Я приехала в ателье и много работала — у меня были две трудные клиентки, бессмысленные, как орловские несушки. С таким же интеллектом, я имею в виду. Работа — лучшее противоядие против плохого настроения и мрачных воспоминаний, не так ли, Владимир Алексеевич?
