— Да.
— Тут был игорный притон. Но мы его несколько переделали. Теперь живем и работаем тут. Конечно, это не совсем то, о чем я мечтал… Но, с другой стороны… После смерти отца дело перешло ко мне, хотя я этого и не хотел. Однако надо кормить целую кучу людей, вы понимаете? Я кивнул.
— Вот так. К сожалению, здесь бывает мало приличных людей, с которыми можно вот так посидеть, поговорить. Исмат зовет меня вернуться в горы — теперь уже можно, наши враги, как он говорит, ослабли. Но эта перспектива пугает меня больше, чем заточение в этом подвале. Здесь хотя бы есть книги, вот этот камин, возможность время от времени ездить в театр. Здесь есть пресса. Здесь культура… А там? Да и дело уже хорошо налажено — нас никто не трогает. Полиция мирится с нами, потому что мы установили с ней хорошие отношения. Да и потом… Я всю жизнь прожил в Москве и горы помню плохо. Они мне даже больше не снятся, как раньше, когда я был совсем ребенком. Что вы думаете?
— Думаю, вы правы, — сказал я. — Просто поймите и меня: увидеть здесь все это — для меня совершенно неожиданно. Раньше тут было все совершенно по-другому.
— Да, знали бы вы, сколько мусора отсюда пришлось вывезти! — согласился он. — Впрочем, извините меня за болтовню. У вас ко мне дело. Я вас слушаю.
— Дело вот в чем, — сказал я, отставляя свой бокал в сторону. — Ваши люди искали недавно неких братьев Бром. Старший, Аркадий, задолжал вам двадцать тысяч. Но он был убит, и Исмат, которого я случайно встретил, сказал, что долг перешел на его брата — Леонида, фотографа. Этот фотограф шантажировал одну мою знакомую — как я понимаю, именно для того, чтобы найти деньги для уплаты долга вам. Потом этого фотографа тоже нашли зарезанным. Я подумал, что это сделали ваши люди.
— Нет, — ответил Абубакар, — это не так. Аркадий ходил сюда играть и проигрался. Он действительно задолжал нам двадцать тысяч, но обещал отдать. Исмат дал ему времени три дня. Знаете, с такими людьми надо держать себя строго, иначе они склонны тебя обманывать. Потом, согласитесь, двадцать тысяч — большие деньги.
Я согласился.
— Аркадия Брома действительно зарезали, — продолжил Абубакар. — Но только не мои люди. И я не знаю, кто это сделал. По правилам, его долг унаследовал брат. С ним сразу возникли сложности — сначала он не хотел принимать долг на себя, так что Исмату пришлось с ним серьезно поговорить. Но потом все наладилось, и второй господин Бром отправился искать деньги. Мне показалось, что он — серьезный человек. Во всяком случае, он поклялся, что деньги найдет. Но вместо этого попытался скрыться. Впрочем, Исмат его нашел и привез сюда.
— Сюда? — переспросил я.
— Да. Вот в этой самой комнате господин Бром извинился за свою ошибку и заявил, что есть некий господин, который готов за него выплатить долг. Он написал записку и попросил отнести ее по одному адресу. Действительно, через два часа приехал один человек, который привез деньги и забрал с собой этого фотографа. Живого — я хочу подчеркнуть. С тех пор я его не видел. А о смерти господина Брома прочел в газете.
— Как и я.
— Вот видите!
— Что это был за человек, который уплатил долг? — спросил я, надеясь узнать имя того, кто нанял «ангелов», поскольку все вело к тому, что это было одно и то же лицо. И если Арцаков не сказал мне имени, то от Абубакара я вполне могу его узнать.
— Точно я не знаю. Однако могу сказать адрес, куда я отправлял человека с запиской. И описать приехавшего. — Прошу вас. Молодой человек вздохнул.
— Владимир Алексеевич, — сказал он. — Я окажу вам эту услугу, потому что уважаю вас как литератора и восхищаюсь вашими рассказами. Могу ли я попросить вас потом об ответной услуге? «Вот оно, — подумал я, — здесь надо держать ухо востро!»
— Если это будет в моих силах и не станет противоречить с моей совестью. А иначе и не говорите мне ничего. Абубакар улыбнулся.
— Не беспокойтесь. Ничего такого. Просто пообещайте мне потом еще раз приехать и рассказать, чем кончилось дело. Я любопытен, а тут скучно. И я не хочу терять такого собеседника, как вы.
Я чуть не выдохнул с облегчением.
— Конечно!
— Так вот. Записку надо было передать в магазин модной одежды месье Поля Ренарда. Хозяину лично в руки. Судя по всему, именно сам Ренард и приезжал с деньгами. Под правым глазом у него родинка. Очень запоминающаяся.
— Куда теперь? — спросил меня Иван, когда я взобрался на сиденье пролетки.
— Домой.
— И то — поздно уже! Вон и фонари разгорелись в полную силу. Он тряхнул вожжами, и мы покатили в сторону Столешникова.
Я, не оборачиваясь, знал, что у входа в новую «Треисподнюю» стоит Исмат и провожает нас взглядом своих черных строгих глаз. На прощание он сказал мне:
— Больше не приходи сюда. Убью.
Зачем он грозил мне? Может быть, видя Абубакара, так не похожего на его отца, Исмат надеялся, что со временем все-таки уговорит его бросить Москву и вернуться в родные аварские горы? И боялся, что встречи с такими людьми, как я, только больше развратят этого мальчика-калеку, которому досталась и так непосильная ноша — быть лидером среди этой группки диких людей, живущих тут как в осажденной подземной крепости?
Впрочем, к чему эта сентиментальность?
14
Русский француз
На следующее утро я поехал на Большую Дмитровку. Вчера вечером Абубакар сказал, что Леонида Брома выкупил некий Поль Ренард, владелец магазина одежды. Я думал, что Ламанова вполне может знать этого самого Ренарда. И я не ошибся.
— Ренард? — переспросила Ламанова, когда мы оказались в ее кабинете и я спросил ее об этом субъекте. — Поль Ренард? Да никакой он не Поль и уж тем более не Ренард. Звать его Павел Игнатьич, а фамилия у него Лисицын. Это он ее переделал на французский манер, чтобы приманивать клиентов.
— Что за человек?
— Как сказать… — Она ненадолго задумалась. — Наверное, так: препоганый.
— Ого!
— Именно. Нехорошо, конечно, так говорить о коллегах, но Ренард мне совсем не коллега. Лично мы с ним знакомы шапочно, однако слышала я о нем довольно много от портних. Говорят, начинал он как многие — сначала мальчиком в учении у портного. Потом перешел в подмастерья, учился на закройщика, но человек он оказался ленивый и небрежный. Так бы всю жизнь и просидел на столе, да гордый был. Решил свое ателье открыть. Откуда взял начальный капитал, я не знаю — может, ограбил кого. Своими-то ручками, говорят, он даже иголку не той стороной берет. Да, скорее всего, он кого-нибудь ограбил. Снял помещение — старую посудную лавку. Нанял за гроши пару подмастерьев. Сам покупал на Сухаревке ворованное, перешивал по старым каталогам и продавал как модели, привезенные из Парижа. Только Париж этот в его же подвале и помещался. Ну а со временем сумел выкарабкаться, скопил деньжат, открыл при ателье магазин готового платья. Такого, знаете, которое сидит на тебе как на корове седло. Но якобы французское. Потом начал по деревням нанимать женщин — вы знаете эту систему?
