– Дамы, если будем говорить, вы голову назад сильнее поворачивайте, чтобы Радха поняла. А то она глухая, по губам читает. Тут темно, конечно, но что-то она разглядит.
– Берг, я кое-что все-таки слышу, – тут же отозвалась Радха. – Если честно, я малость преувеличила свои проблемы. Просто говорите погромче и почетче.
Довольно быстро я почувствовала духоту. Сзади шепотом выругалась Веста.
– Что? – спросила я.
– Да рука затекла, – пожаловалась она. – Я ж не такая тренированная, как вы.
– Особенно тренированная тут я, – съязвила Мария. Подумала и добавила: – Надеюсь, обратно нас повезут в более комфортных условиях.
– Ага, лежа, – поддакнула Веста. – В гробах.
– Да какие гробы, о чем вы говорите, – откликнулась Радха. – Там же открытая шахта глубиной в несколько сот метров. В нее и скинут. Возиться еще с гробами… А с другой стороны – хорошая, глубокая могилка, и кости не разворошит никто, когда вздумает построить на месте кладбища свой дом.
– Девки, заткнитесь, а? – попросила я. – Юмор висельника я люблю, но у вас ни разу не смешно получается.
До Марии наконец дошло:
– Вы хотите сказать, нас там убьют?!
– Конечно! – хором ответили Веста и Радха.
– О господи… – выдохнула Мария, и голос у нее сорвался. – А я еще хотела детей увидеть… Господи!
Они еще несколько минут болтали, выговаривая свой страх. Мне нравился их настрой. Никто не впал в панику и истерику, хотя Мария, если верить интонациям, глотала слезы.
– Берг, ты чего там притихла? – позвала Радха.
– Пытаюсь вспомнить хоть одну молитву, – мрачно ответила я.
– Хреново ж тебя учили в университете, – съехидничала Радха. – Я вот все помню.
– Это католические. Я ж не католичка на самом деле, я лютеранка. Причем лютеранка только по названию, в церкви последний раз несколько лет назад была.
– А что, у лютеран еще и молитвы есть? – удивилась Веста.
На нее зашикала Радха, сочтя это высказывание по меньшей мере глупым.
– Я могу помолиться за всех, – чистым и звонким голосом сказала Мария. – Господь един, и перед Ним все мы равны, и Его милосердие простирается на всех.
Мы замолчали, а потом сзади послышался сдавленный голос Радхи:
– Помолись, если можешь.
И дальше мы ехали с Божьей помощью. Кроме шуток, мне показалось, что нас даже трясти перестало и не так ныло тело от неудобной позы. Мария молилась звучно, на классической латыни, и вскоре я услышала, как тихонько, вполголоса, ей вторит Веста. Глядишь, к концу пути она раскается в вероотступничестве и вернется в лоно родной католической церкви. Надо будет посоветовать ей – пусть даст обет в случае избавления вернуться.
Говорят, иногда помогает.
Я старалась ни о чем больше не думать. Я сделала все, что было в моих силах.
Но, увы, никакие мои действия и приготовления не гарантировали, что я сама останусь жива.
Грустно, но факт.
* * *
Я надеялась, что хотя бы при перегрузке в самолет нас вынут из фургона и дадут глотнуть свежего воздуха. Как бы не так. Фургон загнали в трюм, не открывая. Сквозь обшивку я услышала рев турбин. Конечно, здесь же не такая мощная звукоизоляция, как в салоне. И за все века развития воздухоплавания никто так и не изобрел бесшумных турбин. А остальные двигатели еще громче.
Нас протрясло на взлете, потом самолет оторвался от земли. Через минуту Мария успела пробормотать «извините», и ее вырвало прямо под ноги. Разумеется, никаких упреков с нашей стороны не последовало – а куда деваться, мы все прикованы. Фургон мгновенно заполнился кислой вонью.
– Сейчас еще и я проблююсь, – мрачно пообещала Веста. – У меня цепная реакция.
– Постарайся не забрызгать меня, – попросила я.
Конвоиры доложили начальству. Вскоре послышался стук отпираемых замков, створки фургона распахнулись. Воздух! Глоток свежего воздуха!
Вошел Павлов, посветил себе фонариком, осмотрел нас.
– Хорошая идея, – одобрил он. – Но ничего не выйдет, дамы. Сами натворили, сами и нюхайте.
– Вы думаете, я это нарочно?! – возмутилась Мария.
– Именно так, мэм.
– Но у меня слабый желудок!
– Да, это недостаток. Но даже недостатки можно обратить себе на пользу, когда очень хочется угнать самолет.
Он ушел, и двери снова заперли. Наши конвоиры глухо ругались, а мы уже не обращали на них внимания.
– Мария, идея действительно годная, – подала голос Радха, – но вообще-то в таких случаях не мешает сначала узнать: а кто-нибудь из нас может управлять грузовым самолетом? Потому что я, например, не справлюсь. Взлететь не проблема, а вот сесть… Не знаю, если только Берг умеет…
– Я умею, – выпалила Мария. – Я водила самолет. Правда, не такой…
– Вот именно. Ты учти, что у землян техника другая, – сказала Радха.
– Я бы справилась… наверное. В конце концов, ведь можно спрыгнуть с парашютом! Я не прыгала, нет, но вы трое – точно умеете, вы же военные. Подсказали бы мне.
Радха аж закашлялась. Веста похмыкала и уточнила:
– Мария, судя по времени, какое нас везли, мы вылетели из Инвернесса. В Москву. Из Шотландии в Россию. Знаешь, что это означает? То, что практически весь маршрут проходит над морем!
– Кстати, девочки, хочу вас огорчить, – Радха хохотнула. – Нам лететь еще минимум два часа. А там… Делла, бункер далеко от аэродрома?
– Это смотря где сядем.
– Так я о чем и говорю. Сколько мне помнится, Москва третий по величине гигаполис мира. Она ж с четверть Шотландии размером.
– Примерно, – согласилась я. – Точно не скажу, но от ближайшего аэропорта до бункера километров тридцать.
– Мужайтесь, девки, – встряла Веста. – Раньше чем через три часа подышать нам все равно не дадут.
А подышать нам дадут только перед смертью.
Лично я была рада, что добираться нам еще долго.
* * *
Последний этап пути я провела в полузабытьи. Так было проще. Я как могла расслабилась, повиснув на цепях, и закрыла глаза. Мозг отчаянно страдал от гипоксии и на этой почве очень нервно реагировал на перепады атмосферного давления при летных маневрах. Несколько раз нас проветривали – Павлов жалел солдат, поэтому менял конвоиров каждые полчаса. Один из солдат не выдержал вони, впал в истерику и попытался нас поколотить. Схлопотал по зубам сначала от товарища, потом от лейтенанта, а там пришел Павлов, молча оценил ситуацию – неуправляемый молодой мужик с оружием на борту самолета – и застрелил его.
После этого все разом притихли. Нам окончательно расхотелось шутить. Я-то как раз пошутила бы, я очень хорошо разглядела, как упал застреленный, и все поняла. Но лучше поберечь силы. Мария то молилась, то плакала. Мы угрюмо молчали. Конвоиры старались не глядеть в нашу сторону.
