А я исправно передавала сведения от индейцев Фатиме, она правильно их использовала, после чего я пересылала наши результаты Йоханссону. Йен восхищенно ругался и просил еще.
Иногда я выбиралась в Эдинбург и встречалась с Марией. Она обошла все местные достопримечательности, все храмы, побывала на службе в доминиканском монастыре, присмотрела для детей школу. Я посоветовала ей отдать мальчишек в Эдинбуржскую классическую, потому что там учится не элита, а аристократия. Август ее заканчивал. Мария удивилась – разве у нас элита и аристократия не одно и то же? Пришлось объяснить, что есть сословие крупных землевладельцев – люди, владеющие поместьями от острова до нескольких планетных систем, – и есть сословие банкиров, сенаторов, воротил. Первое – аристократия. Принцами считаются сорок две семьи, владеющие минимум одной планетной системой не далее третьего радиуса. Вторые – элита или, как у нас говорили, элитка. Мы к ним относимся снисходительно, потому что наш менталитет определила Катастрофа. В случае чего именно на аристократию ляжет ответственность за человечество, потому что у нее есть земля, где можно поселить людей, и есть транспорт, чтобы их вывезти с гибнущей родины. А элитка в этом смысле не может ничего… Я рассказала и про Золотой Фонд – шестнадцать планет с условиями, чрезвычайно близкими к земным, экологически абсолютно чистых, на которые можно будет перевезти население Земли целиком. И лучшая из этих планет – Кларион. Те, кто там бывал, – и я в том числе, – говорят, что это Земля, совершеннейшая Земля, только выглядит она как Эдемский сад.
За всеми этими хлопотами я и не заметила, как пролетело время. А когда моя команда выложила на стол готовые изделия, я внезапно опомнилась.
Дело сделано.
Бомбы бывают пороховые, тротиловые, ядерные. А бывают – информационные.
Передо мной на столе лежала информационная бомба. Снабженная такой аппетитной оберткой, что не схватиться за нее было просто невозможно.
До часа «икс» оставалось менее двух недель.
* * *
Время внезапно остановилось. Не происходило ровным счетом ничего. Никто не спешил арестовать или похитить меня, и даже угроз не поступало. Обо мне словно забыли. Словно заговорщики решили: их совсем не интересует наживка, которую я так старательно прилепила к своей бомбе. У меня было ощущение, будто я бежала, задыхаясь, бежала из последних сил, стараясь пролететь этот марафон со скоростью спринтера, чтобы опередить врага, – а на последнем километре внезапно вместо финишной прямой оказалась в комнате, обитой толстыми мягкими матами. И я валяюсь на полу, сучу ногами, словно все еще бегу, а звуки тонут в матах, и я бьюсь в припадке, как эпилептик, но вся эта деятельность – она происходит только в моей голове. В моей фантазии. А мир продолжает жить, как ему хочется, размеренно и неспешно, не подозревая, какую судьбу и какие катастрофы я для него выдумала.
Так прошло трое суток, мучительных настолько, что я начала подумывать: не пора ли к психотерапевту? Допустим, к тому же Лоренсу Хикати. Он квалифицированный и надежный, у него подписка о неразглашении, он работает на федеральную безопасность. Конечно, он занят… Впрочем, можно обратиться и к врачу леди Памелы Торн-Маккинби. Да неважно к кому, внезапно поняла я, потому что устала от эмоционального напряжения и хочу выговориться. Не о том, чем занимаюсь, нет. О том, что мне надоело жить в подвешенном состоянии, я хочу какой-нибудь определенности со своим будущим…
В тот самый момент, когда я почти докопалась до причин своего депрессивного состояния, позвонил Лоренс Хикати. И, отчаянно смущаясь и изо всех сил недоговаривая важных подробностей, спросил, могу ли я приехать в Эдинбург. Срочно. Ну то есть прямо сию секунду приехать.
– Лоренс, – произнесла я с нажимом, мигом позабыв о том, что собиралась обратиться к нему за помощью, – вы понимаете, что ваша просьба звучит странно? Вы не хуже меня знаете, с кем мы работаем. Ваша просьба без объяснения причин может скрывать все, что угодно. От того, что вы устали и вам не с кем сходить в музей, до того, что вашу матушку взяли в заложники и пообещали отдать только в обмен на меня…
– Нет-нет, – он даже испугался, – что вы! Делла, не беспокойтесь. Я знаю, что выгляжу беспомощным и слабым, но поверьте, это впечатление весьма далеко от истины… Честно говоря, да, были попытки подчинить меня через мою маму, но все они завершились плачевно для хитрецов. Весьма плачевно, я бы сказал. В прямом смысле. Я не хвастаюсь и не преувеличиваю, но эти люди действительно рыдали, когда сдуру решили пойти со мной на переговоры. Впрочем, это я их вынудил на этот шаг… – Он подавился словами, помолчал несколько мгновений и признался: – Вы правы. Я должен, конечно же, должен объяснить. Просто я очень взволнован. Я не люблю, когда люди видят, что я не совсем хорошо владею собой и своими эмоциями. Моя мама никогда не видела меня взволнованным. Наверное, это такая психозащита… не хочу об этом думать. Делла, видите ли, приехала Леони. Сюда, в Эдинбург. Она просит о встрече с вами.
– О, – только и сказала я. – И зачем?
– Делла, вы… – Он запнулся. – Я знаю, какого вы о ней мнения. Я сам в этом виноват, представил ситуацию в выгодном для меня свете. Ей очень плохо. Она приехала сдаваться.
– Ничего себе новости!
– Но она уже никому не верит. Только мне. И вам. Так получилось, что она наслышана о вас. И хотела бы поговорить. Перед тем как ехать к федералам.
– Она отдает себе отчет в том, что пойдет под суд? Что ее признания не спасут от тюремного срока?
– Да, конечно. Я говорил как-то, она умная женщина. Она не питает иллюзий. И я бы сказал, она хочет получить адекватное наказание за свои ошибки.
– Ошибки?
– Делла, да. Это были ошибки.
– Лоренс, а она готова посмотреть в глаза жертвам, которые пострадали от ее ошибок?
Он помолчал.
– Разумеется, Делла. Она готова. И все, чего она хочет, – чтобы у нее была возможность покаяться. Перед жертвами, перед миром, перед человечеством – перед всеми. Поэтому она приехала ко мне. Чтобы ее не убили до того, как она успеет покаяться. И, кто знает, что-нибудь исправить.
– Хорошо, – сдалась я. – Где вы?
– Делла… – У него дрогнул голос, и я поняла, что он ни капельки не надеялся на мое согласие. – Мы не совсем в Эдинбурге. Мы в ресторане «Камелот», что у подножия Трона Артура, это на другой стороне залива…
– Хорошо, ждите, я буду через час.
* * *
Она была дьявольски хороша собой. Едва увидев ее, я простила Лоренсу Хикати его многолетние метания и безнадежные попытки добиться успеха. Леони Хоффманн, злая колдунья от психотерапии, великая и ужасная, про которую мне сто раз говорили, что сначала надо стрелять ей в голову, а потом уже здороваться, однозначно стоила этих попыток.
Красно-рыжая, соболиные брови вразлет, твердые черты лица, косо посаженные зеленые глаза вприщур… Осанка богини и плечи королевы. Даже сидя, она возвышалась над Хикати на голову. Он говорил, что она холодна. Сейчас на ее беломраморном челе отражались растерянность, страх и бесконечная усталость. И все, в общем, было понятно: она пришла к человеку, который ее любил. К единственному человеку, который много лет ждал, когда же ей потребуется его помощь.
