Он очень близко подошел к солдату возле ворот. Он наклонялся к его лицу.
Очень близко.
Ноги Дониджера подкосились, и он сполз наземь, прижимаясь спиной к стене. Он чувствовал, как им овладевает страх и безразличие ко всему.
Его одолел неудержимый кашель.
ЭПИЛОГ
Непроницаемая завеса проливного дождя полностью скрыла от глаз серый английский пейзаж. Дворники ветрового стекла беспомощно ерзали взад-вперед. Эдвард Джонстон, сидевший за рулем, наклонился вперед и, прищурившись, пытался разглядеть дорогу. Машина проезжала через невысокие темно-зеленые холмы, испещренные темными, почти черными, изгородями (зеленое с черным – мелькнуло в мыслях Криса), но все это лишь угадывалось за стеной дождя. От последней фермы они уже отъехали на пару миль.
– Элси, вы уверены, что это та самая дорога? – спросил Джонстон.
– Абсолютно, – ответила Элси Кастнер. Развернутая карта лежала у нее на коленях, и она провела на ней пальцем маршрут. – Четыре мили от Читем-Кросс до Бишопс-Вэйл, оттуда проехать еще милю, и там, справа, оно и будет.
Она указала на кривобокий холм, поросший редкими дубами.
– Я ничего не вижу, – заявил Крис с заднего сиденья.
– А кондиционер у нас включен? – спросила Кейт. – Мне жарко. – Она находилась на седьмом месяце беременности, и жарко ей было почти всегда.
– Включен, – ответил Джонстон.
– Полностью?
Крис умиротворяюще погладил ее по колену.
Джонстон вел машину медленно, выискивая глазами на обочине столб с обозначением расстояния. Дождь немного утих, видимость стала лучше. А затем Элси сказала:
– Вот оно!
На вершине холма виднелось темное прямоугольное строение с полуобвалившимися стенами.
– Вот это?
– Это Элтам-кастл, замок Элтам. Вернее, то, что от него осталось.
Джонстон свернул на обочину и выключил зажигание. Элси прочитала вслух из путеводителя:
– …Построен на этом месте Джоном д'Элтамом в одиннадцатом столетии. В последующие годы подвергался нескольким перестройкам. Основная часть разрушенного замка датируется двенадцатым столетием, а часовня в стиле английской готики – четырнадцатым. Не имеет прямого отношения к лондонскому Элтам-кастлу, который относится к более позднему периоду.
Дождь почти прекратился, зато поднялся ветер, несущий над землей последние редкие капли воды. Джонстон открыл дверцу и выбрался наружу, зябко передернув плечами под плащом. Элси аккуратно положила карту и путеводитель в пластиковый пакет и тоже вышла из машины. Крис обежал вокруг автомобиля, чтобы открыть дверь для Кейт, и помог ей выбраться. Они перебрались через приземистую каменную ограду и пошли вверх по склону холма к замку.
Вблизи руины оказались более впечатляющими, чем виделись с дороги: высокие каменные стены, потемневшие от дождя. Потолков нигде не осталось, и дожди беспрепятственно поливали комнаты. Они шли через развалины, и никто не говорил ни слова. На стенах не было никаких гербов, никаких надписей, вообще ничего, что указывало бы на то, как это здание именовалось и кому принадлежало.
Наконец Кейт не выдержала молчания:
– Где это?
– Часовня? Там.
Обойдя вокруг высокой стены, они увидели часовню. Она оказалась почти целой, видимо, ее крышу неоднократно восстанавливали, и последний раз в сравнительно недавнем прошлом. Окна представляли собой просто открытые арки в камне, без всяких стекол. Не было и двери, тоже открытый арочный проем.
Внутрь часовни сквозь окна и многочисленные трещины задувал пронизывавший ветер. С потолка капала вода. Джонстон зажег мощный фонарь и провел лучом по стенам.
– Элси, как вы узнали об этом месте? – спросил Крис.
– Из документов, конечно, – ответила она. – В архивах Труа
[51]
отыскались упоминания о богатом английском бриганде д'Элтаме, которого звали Эндрю. Он на склоне лет посетил монастырь Сен-Мер и привез с собой из Англии всю свою семью – жену и подростков-сыновей. Я решила разузнать о нем поподробнее.
– Вот оно, – прервал ее Джонстон, посветив фонарем на пол.
Все подошли к нему.
Пол был засыпан мокрыми листьями, которые ветер закидывал в окна Джонстон опустился на колени и сгреб их руками в сторону, открыв изъеденные непогодой надгробья. При виде первого камня Крис затаил дыхание. На нем была изображена лежащая на спине женщина в скромных длинных одеждах. Можно было безошибочно узнать леди Клер. В отличие от большинства надгробных изваяний. Клер была изображена с открытыми глазами, которые глядели прямо на посетителей.
– Все еще прекрасна, – сказала Кейт. Она стояла, прогнувшись вперед, упершись руками в поясницу.
– Да, – согласился Джонстон, – все еще прекрасна.
Он расчистил второе надгробье. Рядом с Клер лежал Андре Марек. Его глаза тоже были открыты. Марек выглядел гораздо старше, чем они его запомнили; на щеке у него можно было разглядеть складку, которая с одинаковым успехом могла быть и морщиной, и шрамом.
– Судя по документам, Андре сопровождал леди Клер в ее путешествии из Франции в Англию, а потом женился на ней, – сказала Элси. – Его нисколько не смущали слухи о том, что Клер убила своего первого мужа. Во всех источниках говорится, что он очень любил свою жену. Они всю жизнь не разлучались, и у них родилось пятеро сыновей.
Достигнув преклонного возраста, – продолжала Элси, – старый бродяга предпочел спокойную жизнь и стал возиться с внуками. Предсмертными словами Эндрю были: «Я выбрал хорошую жизнь». Он был похоронен в родовой часовне Элтама в июне 1382 года.
– Тринадцать восемьдесят два, – протянул Крис. – Ему было всего пятьдесят четыре года.
Джонстон расчистил всю поверхность камня. Они увидели щит Марека: стоящий на задних лапах английский лев на фоне французских лилий. Над щитом была надпись на французском языке.
– Над гербом высечен его фамильный девиз, перекликающийся с девизом Ричарда Львиное Сердце: «Mes compaingnons cui j'amoie et cui j'aim. Me di, chanson». – Она умолкла, переводя в уме прочитанное. – «Друзья, которых я любил и до сих пор люблю. Скажи им, это песнь моя».
Они долго молча смотрели на Андре.
Джонстон провел кончиками пальцев по каменным чертам лица Марека.
– Ну что ж, – сказал он, – по крайней мере, теперь мы знаем, что было потом.
– Вы думаете, что он был счастлив? – спросил Крис.
– Да, – уверенно ответил Джонстон. Но про себя подумал, что, как бы Марек ни любил тот мир, он никогда не мог бы полностью с ним слиться. По-настоящему слиться. Он, вероятно, все время ощущал себя чужаком, человеком, оторванным от своей среды, потому что он прибыл туда из совсем другого мира.
