В другой характеристике говорилось: «Во время работы в Англии «Стефан» зарекомендовал себя как особо ценный работник лондонской резидентуры. Им лично приобретено 20 источников, в том числе известная «Кембриджская пятёрка». Большинство из них поставляют особо ценные разведывательные материалы».
Дейч был не только активным разведчиком, но и талантливым изобретателем. Находясь в Лондоне, он запатентовал 6 изобретений, включая тренажёр для обучения пилотов. Ему также принадлежало авторство ряда оперативных устройств и приспособлений, разработал несколько способов тайнописи.
В 1938 году Дейч, его жена и родившаяся в Лондоне дочь становятся советскими гражданами. Однако период жизни в Москве замечательного разведчика оказался, пожалуй, наиболее тяжёлым и томительным. Он совпал с «чистками», начавшимися в разведке с приходом в уникальное ведомство — НКВД — Лаврентия Берия.
Долгое время Дейча не привлекали ни к какой работе — видимо, и некому было это сделать, так как его руководители один за другим либо расстреливались, либо оказывались в лагерях. Правда, его самого репрессии, к счастью, обошли стороной. Наконец, после 11 месяцев вынужденного бездействия Дейч становится научным сотрудником Института мировой экономики АН СССР, где с его знаниями и опытом он действительно мог принести и принёс немало пользы.
Сразу же после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз руководство внешней разведки принимает решение о направлении Дейча на нелегальную работу в Латинскую Америку. Постоянным местом резидентуры была определена Аргентина, поддерживавшая в те годы политические и экономические отношения с фашистской Германией.
В ноябре 1941 года группа Дейча была готова к отправке. Ее планировалось направить через Иран, Индию, страны Юго-Восточной Азии. Но после того, как в Пёрл-Харборе японская авиация нанесла сокрушительный удар по базе военно-морских сил США, этот путь стал опасным и от него решили отказаться.
К июлю 1942 года группа оказалась в Тегеране, откуда Дейч направил начальнику разведки личное письмо, крик души патриота, изнывающего от вынужденного безделья в дни, когда решалась судьба народов Советского Союза.
Вот текст этого письма.
«Уважаемый товарищ Фитин!
Обращаюсь к вам, к начальнику разведки и товарищу. Вот уже 8 месяцев я со своими товарищами нахожусь в пути, но от цели мы так же далеки, как и в самом начале. Нам не везёт. Однако прошло уже 8 ценных месяцев, в течение которых каждый советский гражданин отдал все свои силы на боевом или трудовом фронте. Если не считать трёх месяцев, проведенных на пароходе в Индии, где я все же что-нибудь да сделал для нашего общего дела, я ничего полезного для войны не сумел осуществить. А сейчас больше, чем когда-либо, время ценно. Мне стыдно «трудового рекорда» во время Отечественной войны. Тот факт, что я лично в этом не виноват, меня не успокаивает.
Сейчас нам снова предстоит неопределенное выжидание. Этого я больше не могу совместить со своей совестью. Условия в странах нашего назначения с момента отъезда группы из Москвы изменились. Поставленные тогда перед нами задания, насколько я понимаю, сейчас частично нереальны. Даже в самом лучшем случае нам потребуется 3–4 месяца, чтобы добраться до места. К этому времени война кончится или будет близка уже к концу.
Цель этого письма — изложить свои соображения и просить Вас как начальника и товарища помочь мне сейчас перейти на полезную работу и наверстать потерянное время.
Прошу извинить за беспокойство, но я лишён возможности лично переговорить с Вами, а особые условия, в которых мы находимся, не дают мне другой возможности.
Разрешите мне вернуться в СССР и пойти на фронт для выполнения непосредственно для войны работы. Вы помните, что я уже был мобилизован от Политуправления РККА, откуда Вы меня сняли. Я могу работать для Вас, но очень прошу — не в тылу. Наконец, когда Красная Армия перейдёт немецкую границу — в Германию или Австрию, — для меня найдётся там предостаточно работы.
Если я нужен, пошлите меня на подпольную работу, куда хотите, чтобы у меня было сознание, что я делаю что-нибудь непосредственно для войны, для победы против фашизма…
…Сейчас идёт война, я коммунист и понимаю, что существует дисциплина, поэтому выполняю все Ваши указания беспрекословно. Но итог последних 8-ми месяцев и перспектива затяжной бездеятельности вынуждают меня обратиться к Вам лично и просить Вашего быстрого решения нашей проблемы.
С лучшим приветом «Стефан».
Через несколько дней в Тегеране была получена телеграмма об отзыве Стефана Ланга и его группы в Москву. Был разработан новый, северный маршрут переброски «Стефана» и его группы к месту назначения. В нескольких словах следует рассказать о членах «Кембриджской пятёрки» Все они были аристократами: сын английского чиновника Ким Филби, сын министра Маклин, родственник фельдмаршалов Бёрджесс. Энтони Блант приходился родственником самой королеве. Джон Кернкросс своим скромным происхождением эти сословные «показатели» несколько портил, хотя учился в Кембридже. Причём учился настолько хорошо, что единственный из всех был удостоен чести получить работу в Министерстве иностранных дел без экзаменов.
«Кембриджская пятёрка» была самой выдающейся группой советских агентов в Англии. А последний оператор группы полковник в отставке Юрий Иванович Модин вошёл в историю разведки как лучший куратор агентов. И кто уж действительно может рассказать о них все или почти всё, так это Юрий Иванович. И он рассказал о «пятёрке» в своей книге, вышедшей, к сожалению, не у нас, а во Франции.
«Я прослужил в разведке 44 года, и чем занимается разведка, я знаю, — говорит автор. — И я точно знаю, что нам, разведчикам, распускать языки не с руки».
Однако Ю. Модин считает, что написать книгу о своей работе с «пятёркой» — его долг: «Англичанам было выгодно создать впечатление об этих людях как извращенцах, алкоголиках. Да, Блант и Бёрджесс были гомосексуалистами, но остальные не имели к этому никакого отношения. Пьяницы? Единственный, кто действительно злоупотреблял, был Бёрджесс. Блант вообще в рот не брал никакого спиртного».
«Все члены «пятёрки» никогда не были советскими агентами: они были привлечены для работы в секретной организации Коминтерна, которая вела негласную борьбу против фашизма. В русскую разведку их не вербовали».
«Это были революционеры, — утверждает Ю. Модин. — Идеалисты, они работали не ради России, а ради коммунистических идей, как бы мы эти идеи сегодня ни дискредитировали. Они смотрели на СССР как на бедную, отсталую в культурном плане страну, но видели в ней форпост мировой революции. И все они были большими патриотами».
Как можно быть патриотом и одновременно передавать секреты своей страны враждебной державе? Энтони Блант, например, пошёл в 1938 году в английскую армию добровольцем.
Давно известно, что, как правило, век у разведчика долгим не бывает. И первым из «пятёрки» был раскрыт Д. Маклин. К. Филби принял единственно правильное решение: Маклину нужно бежать. Поначалу тот категорически отказывался — через две недели у него рожала жена. Потом стал утверждать, что не может бежать через Францию — через Париж. С Парижем, мол, у него были связаны какие-то воспоминания, и он боялся не выдержать. Нужно было, чтобы его кто-нибудь сопровождал. Единственной кандидатурой в этом случае был Гай Бёрджесс, которому Филби бежать запретил: о том, что Гай и Ким большие друзья, знал почти весь аристократический Лондон.
