– А как же сам Питер добрался до дома?
– Я подвез его по пути сюда.
– Значит, в субботу вы провели в обществе Карен несколько часов?
– Да, с часу дня до десяти вечера.
– А потом уехали с вашим дядюшкой?
– Совершенно верно.
– А Карен?
– Осталась с Ив.
– Она уходила из дома тем вечером?
– Наверное. Иначе зачем бы ей машина?
– Не сказала, куда отправляется?
– В Гарвард. У нее там подружки.
– Вы видели ее в воскресенье?
– Нет, только в субботу.
– Скажите, не показалось ли вам, что у Карен несколько необычный вид?
Уильям покачал головой:
– Нет. Карен как Карен. Немножко поправилась, но такое бывает со всеми первокурсницами. Летом она много двигалась, играла в теннис, плавала, а с началом занятий все эти упражнения пришлось прекратить, вот она и накинула несколько фунтов. – Он тускло улыбнулся. – Мы даже подшучивали над ней. Карен сетовала на отвратительную еду, а мы ответили, что еда, должно быть, не так уж плоха, раз от нее раздаются вширь.
– Карен всегда была склонна к полноте?
– Наоборот. Тщедушная, почти костлявая, она изрядно смахивала на мальчишку. А потом вдруг налилась и расцвела, словно бабочка вылупилась из кокона.
– Значит, прежде у нее никогда не бывало избыточного веса?
Уильям пожал плечами.
– Не знаю. По правде говоря, я не обращал на это внимания.
– А больше вы ничего не заметили?
– Ничего.
Я обвел взглядом комнату. На столе, рядом с «Патологией и хирургической анатомией» Роббинса, стояла фотография, на которой были запечатлены Уильям и Карен. Оба были черны от загара и выглядели совершенно здоровыми. Уильям проследил за моим взглядом.
– Снимок сделан прошлой весной на Багамах, – сообщил он. – В кои-то веки нам удалось выкроить недельку и отдохнуть всей семьей. Мы прекрасно провели время.
Я встал и, подойдя к столу, внимательно всмотрелся в фотографию. Карен выглядела сногсшибательно. Синие глаза и белокурые волосы красиво оттеняли ее темную загорелую кожу.
– Понимаю, что мой вопрос звучит странно, – сказал я. – Но скажите, всегда ли на бедрах и предплечьях Карен были черные волоски?
– И впрямь занятно, – задумчиво проговорил Уильям. – Теперь я припоминаю, как в субботу дядя Питер посоветовал Карен обесцветить эти волоски или натереть их воском. Она впала в бешенство, но через пару минут поостыла и рассмеялась.
– Значит, волоски появились недавно?
– Наверное. Или они были всегда, но я не замечал. А что?
– Пока не знаю, – ответил я.
Уильям встал и подошел к фотографии.
– А по виду и не скажешь, что такой девушке может понадобиться аборт, – проговорил он. – Славная, жизнерадостная, забавная девчонка. У нее было золотое сердце. Понимаю, что это звучит глупо, но так оно и было. Семья считала ее чем-то вроде живого талисмана. Она была всеобщей любимицей.
– Куда она ездила прошлым летом? – спросил я.
Уильям покачал головой.
– Понятия не имею.
– Вы не шутите?
– Ну, вообще-то Карен должна была ехать на мыс и работать в картинной галерее в Провинстауне. – Он помолчал. – Но я не думаю, что она просидела там долго. Наверное, проводила время на Холме. У нее там были дружки. Она коллекционировала разных чокнутых.
– Что за дружки? Какого пола?
– Какого угодно, – Уильям передернул плечами. – Впрочем, я не в курсе. Карен пару раз упоминала их, но вскользь. А когда я начинал расспрашивать об этом, она только смеялась и переводила разговор на другое. Ей всегда удавалось повернуть все по-своему.
– Она называла какие-нибудь имена?
– Возможно, но я не помню. Она вообще очень вольно обращалась с именами, говорила о каких-нибудь людях так, словно подразумевалось, что вы их прекрасно знаете, никогда не называла фамилий. И бесполезно было говорить ей, что вы сроду не слыхали ни о каких Герби, Сюсю и Элли. – Уильям усмехнулся. – Помню, однажды Карен передразнивала девчонку, которая пускала мыльные пузыри.
Я поднялся.
– Ну что ж… Надо полагать, вы очень устали. Чем вы сейчас занимаетесь?
– Хирургией. Только что прошли акушерство и гинекологию.
– Нравится?
– Нормально, – добродушно ответил он.
Уже с порога я спросил:
– Где вы проходили акушерскую практику?
– В бостонском роддоме. – Он посмотрел на меня и нахмурился. – И, предвосхищая ваш следующий вопрос, скажу честно: да, я ассистировал при ПВ и знаю, как сделать аборт. Но в воскресенье я был на ночном дежурстве в больнице. Вот так-то.
– Спасибо, что приняли меня, – сказал я.
– Всегда к вашим услугам.
* * *
Выходя из общежития, я увидел рослого худощавого седовласого мужчину, шагавшего мне навстречу. Разумеется, я сразу узнал его. Джей Ди Рэнделла ни с кем не спутаешь.
12
Солнце уже садилось, и квадратный двор общежития был залит золотистым светом. Я закурил сигарету и двинулся навстречу Рэнделлу. Когда он заметил меня, его глаза едва заметно округлились, мгновение спустя на губах Джей Ди заиграла улыбка.
– Доктор Берри! – вполне дружеским тоном произнес он и протянул мне руку – чистую руку хирурга, надраенную до самого локтя, даже выше.
– Здравствуйте, доктор Рэнделл.
– Вы хотели меня видеть? – спросил он.
Я недоуменно вскинул брови.
– Секретарша сказала, что вы заходили за историей болезни, – пояснил Джей Ди.
– Ах, да! – спохватился я. – Насчет карточки.
Рэнделл снисходительно улыбнулся. Он был на полголовы выше меня.
– Полагаю, нам не мешало бы кое-что выяснить.
– Хорошо, давайте.
– Идемте.
Он вовсе не собирался говорить со мной приказным тоном. Это получилось как бы само собой. Еще одно напоминание о том, что хирурги – каста, которой дана полная и неограниченная власть над жизнью. Ведь хирург отвечает и за больного, и за действия своих помощников. Короче, за все.
Мы побрели в сторону автостоянки. Меня не оставляло ощущение, что Джей Ди специально искал встречи со мной. Я понятия не имел, как он догадался, где меня искать, но нутром чуял, что Рэнделл явился сюда по мою душу. Его руки болтались как плети, и я по какой-то неведомой причине уставился на них. Возможно, потому что вспомнил наблюдение невропатологов: они подметили, что человек, переживший паралич, при ходьбе размахивает поврежденной рукой менее энергично, чем здоровой. У Рэнделла были непропорционально крупные кисти, сильные, волосатые и темно-багровые. Ногти не длиннее миллиметра, как того требует памятка хирурга.
