Я не ответил. Передача денег из рук в руки – это церемониал, освященный веками и требующий тишины. Брэдфорд взглянул на меня и спросил:
– Вы со мной согласны?
– Конечно, согласен, хотя такая линия защиты представляется мне несколько причудливой.
– Я не предлагаю вам линию защиты.
– Значит, я неверно вас понял.
– Это меня не удивляет, – сухо заметил Брэдфорд.
– Меня тоже, – ответил я. – Потому что в вашей речи не ахти как много смысла. Я всегда думал, что правоведы сразу берут быка за рога, а не ходят вокруг да около.
– Я лишь пытаюсь прояснить свою точку зрения.
– Она и так достаточно ясна, и это внушает мне тревогу за судьбу доктора Ли.
– Очень хорошо, давайте поговорим о докторе Ли. Его задержали по закону, принятому в штате Массачусетс семьдесят лет назад и гласящему, что аборт – это преступление, караемое штрафом и тюремным заключением на срок до пяти лет. Если в результате аборта пациентка умирает, назначается наказание сроком от семи до двадцати лет.
– Это убийство второй степени? Или непредумышленное?
– Строго говоря, ни то ни другое. Выражаясь языком…
– Значит, его могут выпустить под залог?
– Вообще-то да, но сейчас не тот случай, потому что прокурор попытается предъявить обвинение в убийстве. По общему уложению, любая смерть, наступившая в результате преступных действий, считается убийством.
– Понятно.
– По ходу дела обвинение представит улики, и наверняка неопровержимые, и докажет, что доктор Ли делал подпольные аборты. Оно докажет, что Карен Рэнделл была у доктора Ли и он по каким-то необъяснимым причинам не сделал ни единой записи о ее визите. Оно докажет, что у Ли нет алиби на вечер воскресенья, когда был сделан аборт. И, разумеется, оно вызовет в суд миссис Рэнделл, которая заявит, что, по словам девушки, аборт сделал именно доктор Ли.
В конце концов все сведется к взаимоопровергающим показаниям. Ли, известный тем, что делает подпольные аборты, заявит о своей невиновности. Миссис Рэнделл скажет, что он виновен. Будь вы в жюри присяжных, кому вы поверили бы?
– Нет никаких доказательств того, что аборт Карен сделал доктор Ли. Все улики косвенные.
– Суд будет в Бостоне.
– Так проведите его где-нибудь еще.
– На каком основании? Неблагоприятное общественное мнение?
– Вы говорите о технической стороне дела, а я – о спасении человека.
– Сила закона и заключается в технической стороне дела.
– Как и его слабость.
Брэдфорд задумчиво посмотрел на меня.
– Спасти доктора Ли, как вы изволили выразиться, можно только одним способом – доказав, что аборт делал не он. Значит, надо найти истинного виновника. По-моему, шансов на это почти нет.
– Почему?
– Потому что сегодня я говорил с Ли, и у меня сложилось впечатление, что он лжет. По-моему, это он делал аборт, Берри. Я думаю, что девушку убил именно он.
14
Вернувшись домой, я обнаружил, что Джудит с детьми все еще у Бетти. Я смешал себе еще один коктейль, на этот раз покрепче, и уселся в гостиной. Я устал как собака, но расслабиться не удавалось.
У меня ужасный характер. Я это знаю и пытаюсь держать себя в руках, но все равно бываю резок и неловок, общаясь с ближними. Наверное, я просто не очень люблю людей. Вот почему я стал патологоанатомом. Вспоминая прожитый день, я понял, что слишком часто выходил из себя. И это было глупо: я ничего не добился, а вот потерять мог очень многое.
Зазвонил телефон. Это был Сандерсон, начальник патологоанатомического отделения Линкольновской больницы.
– Я звоню с работы, – сразу же заявил он.
– Понятно.
Там по меньшей мере шесть параллельных аппаратов, и вечером любой желающий может подслушать ваш разговор.
– Как провел день? – спросил Сандерсон.
– Довольно интересно. А вы?
– Так-сяк.
Да уж, представляю себе. Если кто-то решил устранить меня, логичнее всего надавить на Сандерсона, а это можно сделать довольно тонко и даже под видом шутки. «Я слышал, у вас нехватка рабочих рук» – например. Или более серьезно. «Я слышал, Берри захворал. Это правда? Нет? А говорят, болен… Но ведь его нет на рабочем месте, правильно?» Или при помощи пары ласковых. «Сандерсон, как, по-вашему, я смогу поддерживать трудовую дисциплину, если ваш Берри целыми днями где-то пропадает, а вы ему потворствуете?» Или, наконец, через начальство. «У нас образцовая больница, и каждый выполняет свою работу. Нам тут не нужны лодыри».
В любом случае итог будет один: на Сандерсона окажут давление, чтобы он либо вернул меня на рабочее место, либо нашел нового сотрудника на замену мне.
– Скажите им, что у меня третичный сифилис, – сказал я. – Тогда они не станут рыпаться.
Сандерсон рассмеялся.
– Успокойся, все хорошо, – сообщил он мне. – Пока. У меня шея хоть и старая, но крепкая, и я могу еще какое-то время прикрывать тебя. – Помолчав, он спросил:
– Как по-твоему, сколько еще это продлится?
– Не знаю, – ответил я. – Дело непростое.
– Загляни ко мне завтра, обсудим.
– Хорошо. Возможно, я буду знать больше. Пока мне кажется, что эта история похлеще перуанской.
– Понятно, – ответил Сандерсон. – До завтра.
Я положил трубку. Сандерсон наверняка понял, что я имел в виду. А я имел в виду вот что: в деле Карен Рэнделл была какая-то неувязка. Месяца три назад нам пришлось столкнуться с чем-то подобным. Редкий случай агранулоцитоза. В крови совершенно не было лейкоцитов. Это очень опасно, потому что организм, в крови которого нет белых шариков, не может сопротивляться инфекции. Во рту и на коже большинства людей есть болезнетворные микробы. Стафилококк, стрептококк, иногда – пневмококк или дифтерия. Это нормально. Но если оборонительные сооружения организма разрушены, человек заболевает.
Короче, у нас был пациент – американский врач, работавший в Перу, в министерстве народного здравоохранения. Он страдал астмой и принимал какой-то перуанский препарат. В один прекрасный день он вдруг занемог. Заболело горло, поднялась температура, человека начало ломать. Он отправился к врачу в Лиме и сдал кровь на анализ. У него было шестьсот белых телец на кубический сантиметр крови при норме от четырех до девяти тысяч. А во время болезни это число возрастает еще вдвое или втрое. На другой день число эритроцитов упало до ста единиц, а еще через день – до нуля. Пациент сел на самолет, прибыл в Бостон и лег в нашу больницу. Из его грудины взяли пункцию костного мозгу, и я изучил ее под микроскопом. Увиденное озадачило меня. В костном мозге было много несозревших лейкоцитов, и хотя это считается отклонением от нормы, никаких бед такое положение дел пациенту не сулит. Тогда-то я и подумал: «Тут что-то не так, черт возьми», – и отправился к лечащему врачу этого парня.
