– Она могла надавить на него. В конце концов, в ее распоряжении были только суббота и воскресенье. Она спешила.
– Нет. Он не поддался бы на ее увещевания.
– Она была членом семьи.
– Сопливая истеричка – вот кем она была, – ответил я, вспомнив характеристику, данную Карен Питером.
– Вы уверены, что Питер не виноват? – спросил меня Сандерсон.
– Нет, – признался я.
– Допустим, аборт сделал он, и миссис Рэнделл знала об этом. Может быть, Карен, истекая кровью, сообщила ей, что виновник Питер. Как же поступит миссис Рэнделл? Неужели выдаст своего деверя?
Я понял, куда он клонит. Разумеется, в этом могла заключаться разгадка одной из тайн. Вот и ответ на вопрос, почему миссис Рэнделл обратилась в полицию. Но такой ответ мне совсем не нравился. О чем я и сообщил Сандерсону.
– Ты расположен к Питеру, вот в чем дело, – сказал он.
– Возможно.
– Но не имеешь права исключать его из круга подозреваемых. Известно ли тебе, где он был воскресной ночью?
– Нет.
– Мне тоже. Думаю, это стоит проверить.
– Не стоит, – возразил я. – Питер не стал бы выскабливать Карен. А если бы и стал, то не напортачил бы. Ни один профессионал…
– Просто ты предубежден.
– Слушайте, если Питер мог сделать этот аборт, не проведя анализов, без предварительной подготовки, то мог и Арт.
– Да, – беспечно согласился Сандерсон. – Эта мысль уже приходила мне в голову.
5
Расставшись с Сандерсоном, я вдруг поймал себя на том, что испытываю непонятную, беспричинную злость. Возможно, Сандерсон был прав, и я подсознательно стремился отыскать во всей этой истории хоть что-то достоверное. Хоть кого-то, достойного доверия.
Но нет, не так все просто. Если будет суд, меня и Сандерсона могут вызвать свидетелями, и тогда станет известно, как мы обманывали комиссию. Ставки в этой игре очень высоки. И для него, и для меня, и для Арта. Мы с Сандерсоном не касались этого вопроса, но я ни на миг не забывал о такой возможности и уверен, что Сандерсону тоже было не по себе. А это обстоятельство меняло дело.
Сандерсон правильно сказал: мы могли бы надавить на Питера Рэнделла. Но при этом мы и сами толком не знали бы, зачем давим на него. Конечно, можно было сказать, что-де мы убеждены в виновности Питера. Или просто решили прибегнуть к уловке в надежде таким образом выручить невинного человека.
Но потом нам предстояло бы до конца дней мучительно искать ответ на вопрос: а может быть, мы просто стремились выгородить себя? Спасти собственную шкуру?
Прежде чем действовать, необходимо попытаться разузнать побольше. Из слов Сандерсона невозможно было понять, знала ли миссис Рэнделл о том, что аборт сделал Питер, или только подозревала своего деверя.
А если подозревала и хотела спасти его от ареста, то почему она назвала полиции имя Арта Ли? Что она вообще знает об Арте?
Мой друг – человек осмотрительный и осторожный. Едва ли все беременные женщины Бостона знают его имя. Врачей, с которыми общается Арт, можно пересчитать по пальцам, да и пациенток у него не так уж много, потому что он тщательно отбирает их и не связывается с кем попало.
Откуда в таком случае миссис Рэнделл могла узнать, что он делает подпольные аборты?
Я решил обратиться с этим вопросом к Фрицу Вернеру, единственному человеку, способному подсказать мне правильный ответ.
* * *
Фриц жил в трехэтажном особняке на Маячной улице. На первом этаже размещался его кабинет, состоявший из приемной, библиотеки и просторной рабочей комнаты, где стояли кушетка, кресло и письменный стол. Второй и третий этажи были жилыми. Я поднялся на второй и вошел в гостиную. Тут ничего не изменилось: большой письменный стол у окна, заваленный авторучками, кистями, альбомами для рисования, тюбиками с краской; на стенах – рисунки Пикассо и Миро, фотография Т. Элиота, устремившего суровый взор прямо в объектив, надписанный фотопортрет Марианны Мур, поглощенной беседой со своим закадычным приятелем Флойдом Паттерсоном.
Фриц восседал в громоздком кресле. Он был облачен в мешковатые брюки, чудовищно толстый свитер и стереонаушники. В зубах у него торчала сигара, а по бледным щекам струились слезы. Увидев меня, Фриц промокнул глаза и снял наушники.
– А, Джон! – воскликнул он. – Вам доводилось слушать Альбинони?
– Нет, – ответил я.
– Значит, вы не знаете его адажио.
– Боюсь, что так.
– Эта вещь повергает меня в тоску, – сказал Фриц, прижимая к глазам платок. – В какую-то потустороннюю, дьявольскую тоску. Это просто прелесть. Садитесь же, прошу вас.
Я сел. Фриц выключил проигрыватель и, сняв пластинку, тщательно протер ее, после чего водворил в конверт.
– Хорошо, что пришли. Как провели день?
– Не скучал.
– Нашли Бабблз?
– Да, нашел.
– Ну, и как она вам показалась?
– Ошеломляющая личность.
– Что заставляет вас так думать?
Я усмехнулся.
– Не тратьте на меня силы и талант, Фриц. Я никогда не плачу врачам. Расскажите лучше о Карен Рэнделл.
– Вы говорите ужасные вещи, Джон.
– Ну вот, теперь вы вещаете устами Чарли Фрэнка.
– Чарли Фрэнк хоть и дурак, но далеко не круглый, – заявил Фриц. – Кстати, говорил ли я вам, что завел нового дружка?
– Нет.
– Дивное создание. Такой забавный. Надо будет как-нибудь посудачить о нем.
– Карен Рэнделл, – напомнил я ему.
– Ах, да, – Фриц глубоко вздохнул. – Вы ее не знали, Джон. Она вовсе не была тем милым ребенком, каким ее живописали. Совсем нет. Она была подлым, лживым и злобным чадом, страдавшим жесточайшим неврозом. Почти психопаткой, если угодно.
Он отправился в спальню, на ходу стаскивая свитер. Я вошел следом и принялся наблюдать, как Фриц облачается в новую сорочку и повязывает галстук.
– Все ее неприятности относились к сфере половой жизни и уходили корнями в нелегкое детство. Родители подавляли Карен с младых ногтей. Ее папаша не самый уравновешенный человек на свете. Пример тому – его женитьба. Вы видели эту дамочку?
– Нынешнюю миссис Рэнделл?
– Да, ее. Ужасная женщина. Просто ужасная. – Он содрогнулся, после чего затянул узел галстука и поправил его перед зеркалом.
– А вы сами были знакомы с Карен? – поинтересовался я.
– На свою беду – был. И с ее родителями тоже. Мы познакомились на той дивной, той прекрасной вечеринке у баронессы фон…
– Не отвлекайтесь, – попросил я.
