Согласно распоряжению Гитлера «О военной подсудности в районе “Барбаросса” и об особых полномочиях войск» от 13 мая, все руководящие инстанции вермахта информировались о том, что в предстоящей войне против Советского Союза ни нормы международного права, ни элементарное общеуголовное и дисциплинарное право, действующее в германской армии, соблюдаться не будут и наказания за их нарушения не последует. В распоряжении указывалось, что «преступления враждебных гражданских лиц впредь до дальнейших распоряжений изымаются из подсудности военных и военно-полевых судов». Гитлер требовал беспощадно уничтожать партизан, подавлять с применением самых крайних мер «всякие иные нападения враждебных гражданских лиц на вооруженные силы, входящих в их состав лиц и обслуживающий войска персонал». В отношении населенных пунктов, в которых вооруженные силы «подверглись коварному или предательскому нападению, должны быть немедленно применены распоряжением офицера, занимающего должность не ниже командира батальона, массовые насильственные меры, если обстоятельства не позволяют быстро установить конкретных виновников». Особо подчеркивалось, что «возбуждение преследования за действия, совершенные военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия одновременно составляют воинское преступление или проступок»
[138]
.
6 июня была издана директива № 44822/41 ОКВ «Указания об обращении с политическими комиссарами». В директиве политические комиссары характеризовались как «инициаторы варварских азиатских методов ведения войны». Они этим документом не признавались в качестве солдат, а потому к ним не должна применяться никакая международно-правовая защита. Поэтому предписывалось действовать по отношению к комиссарам со всей беспощадностью, а в случае вооруженного сопротивления их уничтожать
[139]
. Эти указания известны как «приказ о комиссарах».
Фон Манштейн, оценивая «приказ о комиссарах», писал:
«С точки зрения международного права политические комиссары вряд ли могли пользоваться привилегиями, распространяющимися на военнослужащих. Они, конечно, не были солдатами. Я вряд ли стал бы рассматривать как солдата, например, гаулейтера, приставленного ко мне в качестве политического надзирателя. Но равным образом нельзя было причислить этих комиссаров к не участвующим в бою, как, например, медицинский персонал, военных священников или корреспондентов. Напротив, не будучи солдатами, они были фанатическими борцами, а именно, борцами, деятельность которых по традиционным военным понятиям могла лишь считаться нелегальной. В их задачу входило не только осуществлять политический контроль над командирами, но и придать войне самый жестокий характер, который полностью противоречил прежнему пониманию ведения войны. Комиссары были как раз теми людьми, которые в первую очередь ввели те методы ведения войны и обращения с военнопленными, которые находились в явном противоречии с положениями Гаагской конвенции о ведении сухопутной войны. Но какого бы мнения мы ни придерживались относительно статуса комиссаров с точки зрения международного права, их расстрел после взятия в плен в бою противоречил всяким представлениям о солдатской морали. Такой приказ, как приказ о комиссарах, по своему существу противоречил ей. Выполнение этого приказа угрожало не только чести войск, но и их моральному духу. Я был поэтому вынужден доложить моему начальнику, что в моих войсках этот приказ не будет выполняться. Я действовал при этом с согласия командиров частей и в своем корпусе так и поступал. Впрочем, естественно, мои начальники были полностью согласны с моим мнением. Попытки отменить этот приказ привели к успеху только много позднее, когда стало ясно, что единственным результатом приказа о комиссарах было то, что комиссары самыми жестокими способами заставляли войска сражаться до последнего»
[140]
.
О том, как фон Манштейн выполнял «приказ о комиссарах», мы расскажем позже.
21 июня 1941 г. в час дня штаб 56-го танкового корпуса получил приказ о начале наступления. Оно было назначено на три часа утра следующего дня. В своих мемуарах фон Манштейн не стал характеризовать свое состояние и состояние своих подчиненных в ночь перед вторжением на территорию Советского Союза. Он ограничился только кратким: «Кости были брошены!»…
Глава 3
С маршальским жезлом в ранце
«Каждый солдат носит в ранце маршальский жезл», – сказал однажды Наполеон. Эта крылатая фраза в полной мере применима и к фон Манштейну. Но для того, чтобы заслужить маршальский жезл, необходимо было проявить исключительные способности на войне. Фон Манштейну такая возможность представилась утром 22 июня 1941 г., когда войска вермахта совершили вторжение на территорию Советского Союза. Историки, касаясь этого вопроса, в большинстве случаев пишут, что оно было внезапным, застало Красную Армию врасплох. Надо отдать должное фон Манштейну, который более трезво смотрел на вещи и дал профессиональную оценку событиям начала войны. Самое главное в этой оценке состоит в том, что он не был сторонником тех, кто считал группировку Красной Армии готовой к нанесению превентивного удара по вермахту.
«Общее впечатление от противника было такое, – пишет фон Манштейн, –
что он во фронтовой полосе не был захвачен врасплох нашим наступлением, но что советское командование не рассчитывало – или еще не рассчитывало – на него и поэтому не сумело быстро подтянуть вперед имевшиеся в его распоряжении крупные силы. Много спорили о том, носило ли развертывание сил Советской Армии оборонительный или наступательный характер. По числу сосредоточенных в западных областях Советского Союза сил и на основе сосредоточения больших масс танков как в районе Белостока, так и в районе Львова, можно было вполне предполагать – во всяком случае, Гитлер так мотивировал принятие им решения о наступлении, – что рано или поздно Советский Союз перейдет в наступление. С другой стороны, группировка советских войск на 22 июня не говорила в пользу намерения в ближайшее время начать наступление… Более всего будет соответствовать правде утверждение о том, что развертывание советских войск, начавшееся уже с развертывания крупных сил в период занятия восточной Польши, Бессарабии и Прибалтики, было “развертыванием на любой случай”. 22 июня 1941 г. советские войска были, бесспорно, так глубоко эшелонированы, что при таком их расположении они были готовы только для ведения обороны»
[141]
.
В первый день наступления 56-й танковый корпус должен был продвинуться на глубину до 80 км с целью овладеть мостом через р. Дубисса около Айроголы. Фон Манштейн был знаком с этим участком местности еще с Первой мировой войны. Глубокая речная долина с крутыми склонами представляла собой серьезное препятствие для танков. Командир корпуса понимал, что в случае взрыва большого моста у Айроголы его части будут вынуждены остановиться на этом рубеже. Это позволило бы войскам Красной Армии выиграть время для организации обороны на крутом берегу на противоположной стороне Дубиссы, прорыв которой мог стать серьезной проблемой. Поэтому фон Манштейн требовал от своих подчиненных действовать быстро и решительно.
