Мортон сидел рядом с Дрейком, тот неумолчно рассуждал о том, что снежный покров Гренландии неуклонно тает. С той же скоростью тают и льды Арктики, и канадские ледники.
— Так, значит, Исландия является своего рода аномалией? — спросил Мортон.
— Да, именно, — кивнул Дрейк. — Аномалией. Во всех других точках ледники тают с угрожающей быстротой.
— Хорошо, что ты рядом, Ник, — заметил Мортон и обнял Дрейка за плечи.
Тот улыбнулся.
— И я рад, что ты у нас есть, Джордж, — сказал он. — Без твоей щедрой финансовой поддержки мы бы никогда ничего не достигли. Ведь именно благодаря тебе мы имеем возможность подать судебный иск от имени вануату, и это страшно важно хотя бы потому, что вызовет широчайший отклик общественности. Что же касается других твоих грантов… Нет, молчу, тут мне просто не хватает слов.
— Вот уж не знал, что тебе может не хватить слов, — шутливо произнес Мортон и похлопал его по спине.
Сидевший напротив Эванс тем временем думал: вот уж странная парочка. Мортон такой большой, добродушный, одет небрежно, в джинсы и клетчатую ковбойку, и впечатление всегда такое, что одежда ему маловата, того гляди треснет по швам на груди и животе. И Николас Дрейк, высокий, тощий, всегда в пиджаке с галстуком, а из тщательно отглаженного воротничка выглядывает худая морщинистая шея, отчего кажется, что рубашки он выбирает на размер-другой больше.
И в манере поведения они были полной противоположностью. Мортон любил, чтоб вокруг были люди, ел с отменным аппетитом, громко смеялся. Обожал хорошеньких девочек, дорогие спортивные автомобили, искусство Востока и пошловатые шутки. На вечеринках у него в особняке на Холмби-Хиллз собирался чуть ли не весь Голливуд; и на следующий день он непременно занимался благотворительностью, выписывал кому-то из гостей чек на кругленькую сумму.
И за всеми этими его благотворительными порывами непременно следил Дрейк, хоть и покидал эти вечеринки рано, иногда даже до обеда. Часто объяснял это недомоганием, своим собственным или кого-то из близких. На деле же он просто был аскетом-одиночкой, терпеть не мог шумные сборища и праздники. Даже произнося речь, он делал это с каким-то отрешенным видом, точно находился в помещении один. Он сознательно создавал такой имидж. Старательно лепил для жаждущей аудитории образ эдакого одинокого странника в пустыне, носителя истины в последней инстанции.
Несмотря на все различия, эти двое были очень дружны на протяжении вот уже лет десяти, если не больше. И разногласия между ними возникали, как заметил Эванс, лишь когда имя Мортона попадало в желтую прессу. Один такой инцидент произошел в Лондоне, когда Мортона арестовали в аэропорту Гэтуик за кокаин (вовсе не его, настойчиво твердил он; наркотик пронесла на борт рок-звезда). В другой раз Мортона сфотографировали с рукой, лежавшей на бедре жены датского министра финансов (она сама ее туда поместила, яростно возражал он; к тому же там был и сам министр, причем не один, а со своей подружкой). А вскоре опять попался, вылезал из лимузина со знаменитой старлеткой, на которой не оказалось нижнего белья.
И всякий раз при этом Дрейк впадал в неописуемую ярость, и кое-кто даже слышал, что они ругались.
Но скандал затухал так же быстро, как вспыхивал. Потому что эти двое были крайне нужны друг другу. Мортон являлся наследником баснословного состояния и испытывал постоянную неловкость от осознания того, что деньги эти достались ему в наследство. Дрейк же умел находить им прекрасное применение, а взамен придавал жизни Мортона самый что ни на есть благородный смысл. Имя Мортона фигурировало в списках учредителей общества Одюбона
[7]
, Общества защиты дикой природы, Всемирного фонда охраны дикой природы и клуба «Сьерра». Он делал крупные пожертвования в «Гринпис» и Лигу защиты окружающей среды. Но кульминацией всей этой его деятельности стали два щедрых дара, которые он преподнес НФПР. Первым стал грант на миллион долларов на финансирование судебного иска вануату. Второй грант в девять миллионов долларов поступил непосредственно в распоряжение НФПР и предназначался для дальнейших исследований и судебных процессов, связанных с природоохранной деятельностью. Неудивительно, что совет директоров НФПР выбрал Мортона Гражданином года. Банкет в честь столь знаменательного события должен, был состояться осенью этого года в Сан-Франциско.
* * *
Итак, Эванс сидел напротив и рассеянно перелистывал журнал. Его потряс разговор с другом из Гонконга, и теперь он старался уже иначе взглянуть Мортона.
Тот все еще обнимал Дрейка за плечи и рассказывал ему очередной анекдот с одной целью — заставить Дрейка хотя бы улыбнуться. Но Эвансу показалось, что в манерах и поведении Мортона возникла какая-то отстраненность. Мортон замкнулся в себе и просто не хотел, чтобы Дрейк это заметил.
Подозрения подтвердились, когда Мортон вдруг резко поднялся и направился к кабине летчиков.
— Хочу все же разобраться в этой чертовой электронике, — пробормотал он. С момента взлета они находились под воздействием большой вспышки на солнце, отчего связь по спутниковым телефонам резко ухудшилась. Пилоты объясняли это близостью к полюсу, там влияние подобных вспышек всегда ощущалось сильней, и успокаивали пассажиров тем, что связь наладится по мере продвижения к югу.
А Мортону, похоже, надо было сделать несколько важных звонков. "Интересно, кому? — подумал Эванс. — В Нью-Йорке сейчас четыре часа, в Лос-Анджелесе час дня. Кому он звонит? Наверняка речь пойдет об одном из текущих проектов по защите окружающей среды. Таковых было у него множество: проблема очистки воды в Камбодже, восстановление лесов Гвинеи, сохранение редких видов на Мадагаскаре, изучение лекарственных растений в Перу. Не говоря уже о немецкой экспедиции по измерению толщины льда в Антарктиде. И Мортон участвовал во всех этих проектах. Знал их во всех подробностях, был знаком с учеными, проводившими исследования, сам побывал во всех этих местах.
Так что он мог звонить кому и куда угодно.
Но почему-то Эванс чувствовал: тут далеко не все так просто.
И вот Мортон вернулся.
— Пилоты говорят, что связь в порядке. — Он уселся в передней части салона, надел наушники и закрыл раздвижную дверь, чтоб разговор его никто не мог подслушать.
Эванс продолжал листать журнал.
* * *
— Думаешь, он пьет больше чем обычно? — спросил Дрейк.
— Да нет, — ответил Эванс.
— Я за него беспокоюсь.
— Нет причин.
— Через пять недель в Сан-Франциско состоится банкет в его честь, — напомнил ему Дрейк. — Главное событие года нашего фонда. Все это будет активно освещаться прессой и телевидением, что привлечет внимание общественности к готовящейся нами конференции по резкому потеплению климата. — Угу, — буркнул в ответ Эванс.
