Княгиня захворала! Наверное, думала, что Ведома уехала на Ловать, как и предполагалось. И захворала теперь, когда выяснила, что Зорян увез вовсе не ее.
Весь день Ведома была сама не своя, не зная, что делать. Хотелось повидать мать, но как она отпросится из дома – от больной, неходячей свекрови, в самую горячую пору жатвы? И думать нечего. И как бы она пришла в Свинческ, где только ее и ждут? Была надежда увидеть Гостиславу хоть издали на пирах Дожинок, затерявшись в толпе молодух, но придет ли княгиня, больная?
Равдан тоже ходил хмурый и ничего не заметил: у него появились свои заботы. Выходит, ехать отбивать у Зоряна княжну не придется: Зорян убит, да и не было у него княжны. Но где теперь Лютояр думает ее искать? И думает ли? Может, теперь она и не нужна ему, раз Зорян не будет наследником Сверкера?
Домашние дела тоже радости не добавляли. Жатва шла хорошо, с погодой везло, но Уксине день ото дня становилось хуже. Приступы боли и рвоты учащались. Ведома уже не ходила на поля: Уксиню нельзя был оставлять одну. Боль отдавалась в пояснице, то под одной лопаткой, то под другой, то между ними. Ведома только и делала, что готовила для нее кисели из овсяной муки и свежих ягод, творог, вареную рыбу и курятину, однако после еды Уксиню тошнило, и приходилось выносить лохани. Ведома поила ее молоком, отваром подорожника и шиповника. Но видно было, что эти две травы, по-своему очень сильные, не справляются с вконец озлобившейся грызью. Надо было звать товарищей им на подмогу.
– Есть отвар двенадцати трав от такой грызи, меня бабка научила, – решилась предложить Ведома. – У тебя зелия много запасено, я там почти все нашла.
– И что там? – спросила Уксиня, отметив, что у русалки тоже есть бабка.
Грустно было домочадцам слышать, как слабо звучит голос этой женщины, когда-то двумя словами остановившей драку здоровых мужиков!
– Хвощ, нивянка, ужалец, сушеница, полынь, покраинка, шиповник, подорожник, зверобой, русальница, тысячелистник, волчье ушко.
– Русальница? – удивилась Уксиня. – Я не ведаю такой травы.
– Она здесь есть, за Толимовым логом растет. Собирать ее нынче поздно, но можно к Ведьме-рагане сходить, может, у нее запасено.
Это был первый раз, когда Перепелка упомянула хоть кого-то из собственной родни. Уксиня привыкла считать, что человеческая жизнь невестки началась той купальской ночью, и старалась не задумываться: когда невесток в роду два десятка, о каждой думать – голова распухнет. Порой, когда она ночью не могла заснуть от боли, неслышно ступающая белая фигура невестки казалась ей посланницей из Нави, пришедшей забрать ее туда. А с другой стороны, было спокойнее: если хоть кому-то под силу уговорить судьбу еще немного продлить нить ее жизни, то разве что невестке-русалке. Глядя на то, как стойко молодуха переносит свои заботы, как преданно ходит за ней, будто за родной матерью, не выказывая досады и стараясь скрывать усталость, Уксиня и правда порой думала, что в Перепелке есть нечто нечеловеческое. А может, ей просто хотелось в это верить, зная, что человеческие силы ей уже не помогут.
Уже потом Ведома сообразила, что пошла на риск, упомянув Ведьму-рагану. Если ее саму и послали бы туда… как знать, к чему бы это привело? Ведь Еглута с ней знакома! И станет единственным на свете человеком, точно знающим, где находится пропавшая княжна. За это Сверкер отвалит гривну серебра. Но ведь Еглута имела свои замыслы насчет ее судьбы, и теперь они стали несколько доступнее.
Однако волновалась Ведома напрасно: Уксиня не собиралась отпускать от себя невестку, а Равдан, услышав, что есть дело до Ведьмы-раганы, охотно вызвался к ней сходить. Уже возили снопы, и в этот раз он вернулся злой, в порванной рубахе и с большим кровоподтеком на скуле. А за ним пришел стрый Немига – жаловаться. Оказалось, прямо перед овином Равдан побил его сына Боряна и еще отвесил лещей Чурине с Овсенцом, которые полезли вступиться за старшего брата.
– Вдарил я ему в глаз и еще вдарю! – Злой Равдан и не думал отпираться. – Если еще худое слово про мою молодуху скажет! За своей пусть последит!
– Про Перепелку? – удивилась Уксиня. Ей было легче, и она сидела на своей лавке. – Да она тут весь день, у меня на глазах. И ночью тоже. Где ей шалить? Что они там придумали?
– То-то и дело! – горячился обиженный за сыновей Немига. – Весь день она с тобой! И сколько живем, никогда еще грызь тебя так люто не терзала, как в этот год! А какая тому причина?
– Какая? – слабым голосом спросила Уксиня. – Ты ведун знатный, ведаешь, поди?
– А вот она и есть! – Немига кивнул на Перепелку, застывшую у печки с горшочком для отвара подорожника в руках. – Она пришла из лесу – кто она такая, какого роду? Никто не весть! Спрашивают – молчит. Правильно бабы говорят: русалка она, нежить! Вот и из тебя жизнь твою тянет!
– Да мать с той поры грызь грызет, как она сама замуж вышла! – возразил Лепеня, третий сын Уксини. Вечером после поля все сыновья приходили ее проведать. – Радохиной молодки в те поры на свете не было!
– Не было? А ты почем знаешь? Они, русалки, тыщу лет живут! Она молодой только прикинулась! А сама небось…
Невестка молча стояла в углу, сжимая в руках горшочек. Рослая, худая, с тонкими руками, в полутьме избы она и правда казалась гостьей издалека. На лице ее отражалось только утомление. И все же нельзя было не признать: что-то трудноуловимое отличало ее от прочих Озеричей.
– Да, это бабы говорили… – неохотно подтвердил старший, Честомил.
– Бабы ваши смерти моей желают, – проговорила Уксиня. – На укладку мою зарятся. Боятся, что я все мои поневы одной Перепелке отдам. Вот и наговаривают на нее. А вы им скажите, чтоб умолкли. Я бы сама сказала, да видеть не хочу никого. Мне бы только покою…
– Конечно, укладка… – проворчал хозяйственный Честомил. – Она в чем из лесу пришла? Да почти ни в чем! И если она ничего в приданое не принесла, какое же ей наследство?
– Не торопись, сыночек, пожитки покойного на сороковой день делят, а я еще не померла, – Уксиня усмехнулась и продолжала, движением руки велев сыну замолчать. – Она от меня смерть наглую отгоняет, и я ее в обиду не дам. Так и скажите своим бабам. Твоя, Честеня, баба умеет отвар двенадцати трав от грызи делать? Вот то-то же. Киселя сварить толком не умела, как ее привезли.
– Так чего же – мои парни так и останутся побиты? – возмутился Немига.
– А ты чего хотел? – засмеялся Краян. – Их было трое? А Радоха один? Если он один троих поколотил, мне его наказывать за это? Твоим еще добавить надо, чтобы ртами не хлопали!
Когда обиженный Немига ушел, Уксиня подозвала Равдана и слабо потрепала по руке:
– Молодец, сынок! Коли выбрал себе жену, так не отступайся, что бы там злыдни ни брехали про нее. А завтра на поле не поедешь – пойдешь к Ведьме-рагане траву-русальницу просить.
Прикосновение ее вялых пальцев было едва заметно. Равдан, без колебаний выходивший один на троих, метнул на жену испуганный и молящий взгляд. Против злой грызи его сила и храбрость были бесполезны, и спасти его мать могла только она – неведомо откуда взявшаяся жена. Он любил ее саму по себе, но ради ее заботы о матери был готов подраться хоть со всеми братьями рода Озеричей, сколько их расселось в шести гнездах близ волока.
