– Забирай! Бери жене своей материны сряды, она на себя перешьет. Из одной поневы себе три сделает… А весной, как ягнята будут, я вам парочку подарю.
И вот Равдан исчез, обещая, что русалка, так напугавшая родню, больше не вернется. Но Озеричи не повеселели. Над гнездом повисло тягостное чувство утраты. И через несколько дней Честомил и Шумил придумали, как поправить дело.
– Жениться тебе надо снова, батюшка! – объявили сыновья Краяну, явившись в избу, где хозяйство пока вела Беседица. – Не век же по матушке горевать. Ты наш голова, тебе без жены нельзя. А пора сейчас самая подходящая. Род наш в доброй славе, куда посватаемся, там и возьмем невесту, да самую лучшую!
– Пока дурные разговоры не пошли, а то не дадут нигде, – намекнул Горян, четвертый из братьев.
Краяну не хотелось торопиться с новой женитьбой – слишком долго он прожил с Уксиней, слишком сжился с ней и слишком недавно потерял. Ему и сейчас еще мерещилось, будто жена где-то рядом – днем и ночью. Но сыновья были правы. Главе рода не к лицу быть одиноким, нужна новая хозяйка. Нужно опять приманить в семью счастье, которое отпугнули смерть большухи, появление русалки и уход младшего сына.
– Ну, сорок дней выждем, – вздохнул Краян. – Мать проводим, тогда и невесту…
– Невесту надо сейчас высватывать, а то к Марениным дням лучших уже разберут!
Теперь по вечерам находился предмет для оживленной беседы: перебирали роды, у которых можно брать невест. Первыми на ум приходили те, откуда взяли жен для четверых старших Краяновичей, но те возражали: ни Беседица, ни Шумилова не желали увидеть большухой над собой какую-то из собственных младших сестер! До позднего вечера то в одной избе, то в другой стоял шум и бурный говор.
Наконец порешили: свататься к Былиничам. Это был такой же старый род, уважаемый и многочисленный. Сватами выбрали самого старшего среди Озеричей – деда Домана, приходившегося Краяну дядей, и двух его сыновей – Перегостя и Русилу. Запасшись кое-какими подарками, они на заре тронулись в путь.
«Эх, сынок, сынок! – глядя вслед уходящим к Днепру родичам, мысленно Краян обращался в Равдану. – Не гнали бы мы с матерью лошадей, потерпели бы с твоей женитьбой до осени. И какая шишига нас укусила? Глядишь, сейчас не мне, а тебе бы невесту у Былиничей искали, и не было бы всей этой кутерьмы…»
Полетел с деревьев желтый лист. В весях топили овины и начинали обмолачивать жито. Бабы мяли и трепали лен, а Ведома только и делала, что таскала с болота охапки пышного долгоногого мха, сушила у огня и конопатила старую избу. Равдан залатал худую крышу, переложил печку, и хотя при топке всю избу затягивало дымом, уже можно было не бояться холодов. Целыми днями он тюкал топором, зато в избе постепенно появились стол и лавки. Сколько-то горшков и мисок он привез из дома, а весной Ведома собиралась наделать новых: она лишь в детстве ради забавы училась лепить посуду, а теперь понимала, что пригодится.
Почти целые дни она проводила в лесу, запасая все, что можно есть: орехи, грибы, ягоды, корневища «медвежьей лапки», которые им придется всю зиму добавлять в свои небогатые запасы муки.
Несмотря на одиночество и неустроенность, им было весело. Молодая пара оказалась предоставлена самой себе, могла не бояться недобрых глаз и осуждающих речей. Зима предстояла непростая, но они верили, что справятся. Главное было дотянуть до весны. За зиму Равдан рассчитывал настрелять куниц, белок и прочего пушного зверья, наготовить шкурок и весной выменять их в Свинческе на все, чего им будет не хватать.
Конечно, всегда так жить нельзя. Сейчас им помогут запасы нынешнего года, которые они заработали наравне с прочими Озеричами, но на будущий год нужно будет уже рассчитывать только на себя. Искать кусок земли, который можно выжечь и засеять, а для этого придется уходить куда-то в неведомую даль: поблизости от торгового пути свободными оставались только много раз паханные лядины, на которых уже ничего не росло, кроме сорного кустарника.
– Может, по зиме мы с побрательниками сходим, поищем нам с тобой земли, – обещал Равдан. – Ее, говорят, много боги сотворили, на всех хватит.
Ведома не возражала против того, чтобы уйти подальше. Туда, где и не слыхали про князя Сверкера и где никто не разлучит ее с мужем. Если этой зимой Равдан найдет участок и пометит его, будущим летом, когда лист в полной силе, его нужно будет вырубить и оставить сохнуть. И лишь следующей весной после этого можно будет жечь и сеять. Зато первый урожай нового пала обеспечит их хлебом на два-три года, и это время можно будет посвятить налаживанию прочего хозяйства.
Но вдвоем, конечно, тяжело. Лучше всего прибиться к небольшому поселению, которое пока не ощущает недостатка земли. Таких селений, составленных из соседей, а не кровных родичей, было уже много на землях, куда постепенно наступали славяне, вытесняя исконных жителей – голядь, разнообразную чудь, саваров.
Одно огорчало Ведому: невозможность повидаться с матерью. Узнав, что больная княгиня и есть ее мать, Равдан решительно запретил ей и думать о том, чтобы сходить в Свинческ.
– Князь затем тебя ищет, чтобы замуж отдать! И попади только ты ему в руки – про меня можешь сразу забыть.
Ведома молча вздыхала. Она сама выбрала Равдана и не могла теперь от него уйти с риском не вернуться.
«А вот если убегом уйдешь, тогда, значит, за свою жизнь сама и ответчица, – вспоминались ей слова матери. – Тогда тебе и нужды нет: как там твоя родня, жива ли? Но и ей о тебе – тоже». Будто Гостислава уже весной знала, что ее дочь уйдет замуж убегом, а потом будет мучиться от невозможности повидаться. И советовала оставить все как есть…
Иной раз Равдан на три-четыре дня уходил к родичам, работал на обмолоте, возвращался с мешком зерна и новостями. Так они узнали, что после первого снега Краяну должны привезти невесту.
– Дед Доманя говорит, добрую девку высватали: рослую, здоровую, что копна! – рассказывал он. – Все довольные ходят, будто к ним само солнце красное явится.
– И скоро ты будешь у батюшки уже не младший сын! – усмехнулась Ведома.
– Да. Но уж у матушки я навек младшим останусь…
По лицу его Ведома видела, что он думает о том же, о чем и она. Почему Уксиня не могла умереть, не дождавшись его? Почему лишь прикосновение его руки наконец отпустило душу прочь от измученного «голодной грызью» тела? Никто из родичей, похоже, этого обстоятельства не заметил. А говорили – русалка виновата…
В трудах незаметно миновал листопад. Грязь на тропинках теперь замерзала не только ночью, но и днем, Ведома ходила в овчинном кожухе покойной свекрови. Он был ей широк, но коротковат, однако она не грустила по куньей шубке, крытой шелком, что осталась в Свинческе, и была рада тому, что есть. Полуоблетевший лес светился насквозь, желто-бурый от листвы и обнажившихся ветвей, с примесью бодрой влажной зелени елей. Порой она, поставив наземь тяжелую корзину, поднимала голову к серому небу и любовалась журавлиным или гусиным клином. Равдан уже не раз ходил на охоту с побрательниками и принес трех гусей.
