Аверинцев вошел в комнату почти бесшумно, заставив меня подскочить и выплеснуть жидкость из чашки.
– Господи, Коля! Что ты в самом деле крадешься!
– Я – не крадусь. – Муж сам перепугался моей реакции. Во всяком случае, лицо у него сделалось бледным.
– Я даже не слышала, как ты открыл дверь! – Салфеткой я пыталась промокнуть коричневые капли.
– А Саша – дома?
– Нет, рано же еще. Я удивляюсь, что ты пришел. Я не ждала, даже ужин еще не готовила, но на скорую руку можно перекусить. Давай пойду приготовлю. – Я было двинулась на кухню, но Аверинцев меня остановил.
– Нет, ужинать я не буду. Не хочу. Мне поговорить с тобой надо…
Я даже рассмеялась:
– О, я знаю этот тон! Ты сообщишь мне, что у тебя есть еще один ребенок. И ему сейчас двенадцать лет. И его надо воспитать. Угадала?
Меня разбирал смех. Я понимала, что этого быть не может. Ну, то есть, зная моего мужа, я вполне могла такое допустить, но по теории вероятности…
– Нет, – даже не улыбнувшись, ответил Аверинцев, – сын у меня один. Саша. И спасибо тебе за него.
– Пожалуйста, – вежливо ответила я.
– Таня, я ухожу. Я ухожу, и мне нужен развод.
– Бери, – машинально сказала я, словно речь шла о ключах от машины.
– Это серьезно. Я очень боялся тебе это сказать, но надо. Понимаешь, надо. Таня, я женюсь на Людмиле.
– На ком? – Я растерялась.
– На Людмиле, матери Саши.
– Я знаю, как зовут его мать.
– На ней. На его матери. Таня, понимаешь, мы встречаемся, давно. Вот уже два года. Это были ошибки – ее брак и то, что я тогда честно не развелся. Когда Саша был маленьким. Ну, ты понимаешь меня? Ничего сделать нельзя. Мы не можем друг без друга. Это уже понятно. И Саша, он родился в семье, только я боялся честно…
– Я это уже слышала. Давно. Когда он пришел к нам в дом.
– Да, да. – Аверинцев замолчал. – Я говорил это.
Он потоптался по комнате, бесцельно дотронулся до книг, картины, диванной подушки. Потом все-таки остановился и продолжил:
– Таня, я понимаю, что сейчас об этом говорить нельзя, не время, мы могли все вопросы обсудить позже, но я не хочу, чтобы они вообще были.
– Ты о чем?
– Квартира остается тебе. Мне вообще ничего не надо. Я заберу одежду и машину. Твоя машина, естественно, тоже остается тебе.
– Естественно, – машинально подтвердила я. – А куда ты уходишь?
– Мы сняли квартиру в Удельной. Пока будем жить так. Людмила уехала из Кемерова, подала на развод.
– Понятно. – Я кивнула головой. – Вот почему она так часто бывала в Питере.
Аверинцев не ответил. Он просто ждал моей окончательной реакции на услышанное. Он, видимо, собирался испить все возможные наказания прямо сейчас. Но я ничего не сказала. Мне не хотелось, у меня не получалось связать слова в предложения. Я сидела, опустив руки на колени, и молчала.
– Я вещи заберу потом. Когда тебя не будет дома. Так, наверное, не очень тяжело будет. – Он еще секунду помедлил. – Я буду рядом, если что. Удельная – это совсем близко. Ты в любой момент можешь позвонить, и я приеду. Мы не должны стать врагами. Никто же не виноват, что так получилось…
«Да, в любви никто не виноват. А у них – любовь, судя по всему!» – думала я об этом совершенно спокойно.
– Я поеду? – Николай встал.
– Уезжай, – повернуться к нему у меня не было сил.
Саша приехал через два часа. Он что-то громко говорил, объяснял, что-то шумно двигал… Из всего сказанного до меня дошло только одно слово: «переезжаю».
– Ты второй, кто сегодня об этом мне говорит.
– А кто первый?
– Отец. Он женится на твоей матери и уезжает жить в Удельную. У них любовь.
– Она же в Кемерове!
– Теперь уже нет. В Удельной.
Саша с размаху сел на стул, куда я днем сложила всякие предметы со своего письменного стола. Мы сидели и молчали. Мне показалось, что это продолжалось очень долго. Но двигаться и говорить не хотелось. Не хотелось вообще ничего.
Мобильный телефон зазвенел неожиданно и громко. Саша подскочил, выхватил его и в тишине квартиры его голос прогремел раскатисто:
– Нет. Я сегодня не приеду. Все потом. Я пока буду жить здесь.
Я слышала, как на том конце что-то защебетали, но телефон отключился и фразу расслышать я не смогла. Только вдруг с облегчением поняла, что я не останусь одна в этой большой, пустой, но наполненной воспоминаниями квартире. Я не буду искать сегодня таблетки фенозепама, а найдя, не буду запивать их водкой или виски. Поняла, что мне придется пожить еще какое-то время, и поблагодарить за это я должна этого красивого, воспитанного мной, молодого мужчину.
Глава третья
Утром он убегал в театр, возвращался поздно и вечером на кухне в двух словах рассказывал о трудностях, описывал свои небольшие удачи и неизменно рассказывал мне о погоде. Словно я не выглядывала в окно, не выходила на балкон и не смотрела новости по телевизору. Быть может, он это делал из-за того, что я все время мерзла. Я тепло одевалась, куталась в шарф, но руки и ноги у меня все равно были ледяными, а зябкое передергивание плеч выглядело болезненным симптомом.
Монолог его очень быстро утомлял – ведь я его почти не слушала, а рассказать свое не спешила. Да и рассказывать было нечего. Его жизнь меня особо не интересовала, впрочем, как и любое другое событие за этими стенами. Я, как заговоренная, со страхом ждала только одного известия – известия об отъезде. Если он эту тему не поднимал, я заводила разговор сама:
– Ты уже что-то решил? Может, передумаешь? Все-таки в театре у тебя сейчас все хорошо…
Я куталась в шарф и повторяла эти фразы, хотя только что он жаловался на неудачи, на усталость, на невозможность пересилить себя и сделать рывок, который вывел бы на другой профессиональный уровень. Но все мои слова были лишь завесой, ширмой, неким формальным вступлением для того, чтобы подойти к сути, чтобы не огорошить, не смутить высказанной в лоб просьбой:
– Не уезжай, поживи еще здесь, в этой квартире. Не оставляй меня сейчас.
Я не могла так сделать, не имела права на подобную откровенность. Нельзя было бесконечно пользоваться долготерпением и мягкостью другого человека. Он великодушно не замечал моих неловкостей.
– Ехать придется, я это уже понимаю… Не получается, ничего толком не выходит… Как будто я долго танцевал, без перерыва, без отпуска…
По моему лицу было понятно, что я думаю: «А там, куда ты уедешь, выйдет? Там получится? Откуда ты знаешь, что там получится?» Он отводил глаза, разговор не клеился, на кухне я оставалась одна, а он уходил в свою комнату.
