Бои идут за деревню Багриново. Приказ – и дивизия меняет направление на Болхов. Полки ведут бои за д. Лутовиново и Макеево. Пять дней, с 25 по 29 июля, идут бои за г. Болхов. Наконец город взят. Началось преследование почти без сопротивления отступающего противника. За три дня прошли более 40 километров. 1 августа дивизия из района Маховица – Погорелое выведена в резерв 61-й армии, в район Локны.
Из всей операции последних пятнадцати дней до сих пор перед глазами оставленная немцами у плетня деревни батарея пушек. На станине одной из них сидел, навалившись на щит, солдат со спиленной, как пилой, выше бровей головой. Мне, уже бывалому солдату, видеть это было не по себе.
Страшная картина представилась нам. Развернувшееся перед нами поле встречного боя танковых соединений. Не последнюю, а может быть, и главную роль в этом бою, видно, сыграла авиация. На поле, изрытом воронками и перепаханном гусеницами танков так, что, кажется, и целой травинки было не найти, стояло несколько десятков подбитых, сгоревших, а больше всего взорванных и разбросанных по полю бесформенными частями наших и немецких танков. В основном, наших. По непроверенным данным, это был бой нашей танковой не то дивизии, не то корпуса, прорвавшегося в тыл противника, в район г. Карачев, с задачей перерезать железную дорогу Брянск – Орел. Тут же, на краю поля, в овраге стоял немецкий танк со свежей краской и без признаков повреждения. Мы его тщательно обследовали снаружи и внутри, хотели завести, но, к нашему сожалению, у нас не нашлось ни танкистов, ни шоферов.
В последних числах августа начинаем марш на Чернигов. Двигались не торопясь, без происшествий. Погода стояла солнечная. Тепло, сухо. Население встречало хорошо, но без восторга. Иногда, правда очень редко, останавливались в населенных пунктах, и хозяевам было чем нас покормить. Видели следы боев других частей. Особенно запомнились следы действия конницы, скорее всего, 2-го кавалерийского корпуса. Улицы и огороды большого красивого украинского села были изрыты бомбами и снарядами. Тут же валялась масса уже вздувшихся лошадиных трупов. В километре западнее деревни, на дороге, в канавах и на повозках лежали трупы зарубленных клинками немецких солдат. В упряжи повозок – убитые лошади.
Как-то, уже на Черниговской земле, остановились в большом селе. Сколько будем стоять – никто не знал. Никто и не думал, что идем в бой. Шли, как на прогулке. Разместили нас по хатам. Нашему взводу досталась большая чистая хата. Когда мы вошли во двор, окруженный нехитрыми постройками, нас поразила огромная куча проса прямо посреди двора. Кроме того, снопы сжатого, составленного в бабы проса стояли в огородах и на полях вокруг деревни. Это сильно контрастировало с бедностью пройденных нами мест России.
Хозяйка, женщина лет сорока пяти, и ее 22-летняя дочь накормили пшенной кашей с тыквой и указали места для ночевки. Вечером зашел начальник штаба капитан Черноусов. Увидев дочь хозяйки, стал за ней настойчиво ухаживать. Но она ему ответила отказом. И стала оказывать внимание мне. Стало темнеть. Мать, поворчав на дочь, ушла спать. А дочь увела меня в огород – в копны проса. Развалив одну из них, мы провели несколько часов в объятиях и поцелуях. Запретную часть не переступили. Заслуга в этом была моя. Я был чистым, наивным мальчиком. Договорились, что днем встретимся в поле, куда девушки пойдут на какие-то работы.
Позавтракав, доложил командиру взвода, что иду в поле проводить занятия. Получив «добро», забрав стереотрубу с треногой, рейку и планшет, отделение направилось туда, где должны были работать девушки. Состав взвода постоянно менялся. Одни погибали, другие убывали в госпиталь по ранению или болезни, как Мягких, а на их место прибывало пополнение, не имеющее никакой подготовки по нашей специальности. А не имеющий хотя бы элементарных знаний солдат будет не помощником, а обузой. Вот почему я каждую свободную минуту уделял подготовке солдат по специальности. А тут занятия были связаны с приятным событием – встречей с девушками.
Ход тянули в намеченный накануне пункт. Девушки нас ждали. Они сидели группами на краю поля у неглубокого оврага, поросшего орешником и дикой грушей. Было их ровно столько, сколько и нас – четверо. Скорее голод, чем здравый смысл, заставил прекратить попытки разъединить подружек, чтобы уединиться в кустарниках оврага. Было уже около двух часов, когда пришлось отправиться в часть, то есть в село. Поднявшись на высоту, увидели бегущего по полю командира взвода. Увидев нас, он стал усиленно махать пилоткой. Мы поняли, что что-то случилось, и пустились бегом. Степанов рассказал, что полк получил приказ выступить в 12.00. Но, ввиду нашего отсутствия, уже два часа стоит, выстроившись в колонну. Назревала серьезная неприятность. Хозяйка дома, зная наше положение, со слезами на глазах пыталась хоть на ходу нас покормить. Когда мы отказались и, схватив вещевые мешки, бросились из хаты, она бежала за нами с кувшином в руках, просила хоть молока выпить. Но нам было не до молока. Колонна полка стояла, вытянувшись на запад. Я уже карабкался на борт штабной машины, когда услышал голос начальника штаба: «Андреев, ко мне!»
Доложил о прибытии. Приказано явиться к командиру дивизии. Явился. Доложил. Тот приказал следовать за ним. Зашли во двор усадьбы. Отчитал за то, что на два часа, пока нас искали, задержал полк. И пригрозил, что по прибытии на место я буду строго наказан. Но с ходу вступили в бои, и никто из командования об этом так и не вспомнил.
Чернигов и Любеч – бои на Днепре
20 сентября дивизия с марша вступила в бой в районе Чернигова. У немецкого командования, видимо, не было планов держать на нашем участке фронта плацдарм на восточном берегу Днепра. Сопротивление оказывалось только для того, чтобы дать возможность основным силам переправиться через Днепр.
Дивизия брала деревню за деревней, и днем 26 сентября сначала один полк, а к полночи и другие вышли к Днепру у местечка Любеч и озера Воскресенское.
Наступление развивалось так быстро, что артиллерия не успевала развернуться. Противник сдавал деревни без артиллерийской подготовки. Кроме того, в районе Чернигова кончилось горючее, и полк остановился. На берег Днепра в Любеч прибыли только 1 октября. Уже 29 сентября, с ходу, стрелковые полки заняли остров на Днепре в районе озера Воскресенское, а затем по штурмовому мосту, в панике не взорванному немцами, переправились на правый берег. Захватили плацдарм и удержали его. Плацдарм был маленький, даже, точнее сказать, крохотный – 500 метров по берегу и 100–150 метров в глубину, но он сыграл важную роль в дальнейших боях.
Любеч расположен на высоком восточном берегу Днепра, примерно в 800 метрах от реки. Наблюдательный пункт командира дивизиона устроили в самом Любече на чердаке дома, примерно в километре от переднего края противника. От высокого берега до уреза воды простирается обширный заливной луг, поросший осокой и мелким кустарником. В то время берег реки на нашей стороне возвышался метра на 1,5–2, не более. Прямо перед нами, от Любеча к реке, тянулась оканавленная с двух сторон дорога. С правой стороны дороги, прямо за канавой, стоял наш самолет, штурмовик, совершенно целый, только лопасти пропеллера загнуты назад.
