Устранение посторонних на стадии создания снимка происходит не физически, а за счет взгляда в объектив: только главный герой смотрит в кадр на собственном снимке. С помощью взгляда в камеру туристы символически делят достопримечательность: несколько туристов, позируя одновременно рядом с одним и тем же памятником, своим взглядом в объектив направленного именно на них фотоаппарата удостоверяют, кто именно конструирует визуальный рассказ про связь с городом на каждом из снимков.
Символическое устранение посторонних с туристских фотографий происходит также на этапе передачи и получения визуального сообщения, т. е. при показе фотографии: случайно попавшие в кадр люди ничего не значат ни для туриста, ни для тех, кому он показывает свой снимок, поэтому все участники визуальной коммуникации обычно смотрят на фотографию так, как будто их там нет. Язык любительских фотографий подразумевает некоторую условность: нам предлагают считать, что на снимке есть только то, что хотел снять фотограф.
Стоя перед объективом на фоне достопримечательности и глядя в кадр, турист второй половины ХХ – начала XXI века обычно улыбается. Отсутствие улыбки на фотографических портретах ХIХ и начала ХХ века ясно показывает конвенциональность этого выражения лица, кажущегося нам таким естественным. В представлениях носителей культуры фотографической улыбке находится обоснование: “Улыбка практически всегда делает человека красивее и добрее, такие фотографии всегда нравятся больше, чем суровые каменные лица”
[294]
. Появление улыбки на студийных и любительских фотоснимках в ХХ веке связано не только с сократившимся временем выдержки фотоаппаратов, но и с включением в визуальный “словарь” носителей культуры соответствующих образцов – улыбающихся лиц на портретах. Э. Трамбл связывает возникновение улыбки на фотографиях с развитием кинематографа
[295]
. Как представляется, такую же роль, как и кино, в становлении фотографической улыбки сыграла реклама, персонажи которой начиная приблизительно с 1930-х годов неизменно улыбались с плакатов и со страниц журналов, в том числе политическая реклама – например, портреты белозубого президента Теодора Рузвельта в США
[296]
или фотоснимки счастливых ударников в СССР
[297]
. В нашей культуре фотографическая улыбка относится к нейтральному “фотографическому” выражению лица, подобно тому как прямая осанка относится к нейтральной “фотографической” позе. И прямая осанка, и взгляд в камеру, и улыбка означают только то, что изображенный человек фотографируется: позирует фотографу или знает о том, что его снимают.
Однако поза “стоять прямо, руки опущены вниз” в нашей культуре не является абсолютно нейтральной: она имеет отсылку к воинской “стойке смирно”, поэтому на туристской фотографии оказывается желательно ее как-то разнообразить. В книге советов фотографам-любителям это специально оговаривается: “Старайтесь не делать снимки людей, которые стоят «смирно» с выражением лица воина, принимающего присягу”; “Хуже всего, когда модель стоит прямо”
[298]
. Любительские фотографии конструируют мир счастливых людей на отдыхе, а не зажатых и напряженных на службе, поэтому поза должна быть в меру расслабленной и непринужденной. Женщины, например, могут стоя опереться на одну ногу, а другую согнуть в колене
[299]
. Туристы нередко стараются положить руку на памятник или облокотиться на него для того, чтобы, с одной стороны, прикоснуться к памятнику и создать на снимке значение более тесной связи с ним, чем при съемке просто на его фоне, а с другой стороны, чтобы принять более непринужденную позу, чем “по стойке смирно”. Если нет возможности коснуться памятника, потому что он огражден, туристы опираются о его ограду, и то же самое касается ограды, разделяющей туриста и панораму.
На туристских фотографиях встречается поза, предназначенная для выделения достопримечательности на снимке: стоя лицом к камере, показать рукой на памятник, табличку, смешную надпись или выдающуюся с точки зрения позирующего деталь. Таким образом “модель” подсказывает будущему зрителю фотоснимка, на что нужно обратить внимание, “артикулирует” то, что автор фотографии хочет сказать зрителю. Карл Бюлер пишет, что “ни на картине, ни в построении музыкальной пьесы нет специальных знаков (курсив автора. – О.Б.), предназначенных исключительно или главным образом для того, чтобы быть указателями направления взгляда, подобно анафорическим указательным словам”
[300]
, однако отмеченный нами “специальный знак” (указательный жест изображенного) встречается и на живописных портретах
[301]
. Композиция кадра построена так, чтобы визуальное сообщение содержало все необходимое для будущего показа фотографии: различимое изображение человека и выдающейся детали / памятника, о которой он собирается “рассказать” зрителю с помощью фотоснимка.
Фотографии “стоя прямо на фоне памятника и глядя в камеру с улыбкой на лице” иногда отвергаются туристами из образованного класса как безвкусные: по мнению таких туристов, они “не всегда бывают уместны, не всегда бывают красивы” (Инф. 3, жен., 1978 г.р., переводчик). Суждения вкуса, как полагает Пьер Бурдье, классово обусловлены и служат для отделения себя от одной группы и включения в другую. Те туристы, которые считают традиционные снимки на фоне памятников безвкусными, таким образом конструируют идентичность своей группы – группы образованных фотографов-любителей
[302]
. Эта группа туристов в путешествии не фотографируется на фоне достопримечательностей, но снимает достопримечательности без людей: “это нетипичный кадр для меня, человек в пейзаже. То есть я это обычно не снимаю, я снимаю либо человека, либо пейзаж” (Инф. 4, жен., 1978 г.р., секретарь), “а очень много народу пытается снять и то и другое одновременно. Как правило, получается лажа” (Инф. 3, жен., 1978 г.р., переводчик) – это цитаты из интервью двух разных информанток, не знакомых между собой, но они, будучи представительницами одного социального класса, подхватывают слова друг друга.
