– Мы думаем, что это возможно, – наконец ответил он.
– Почему? Каким образом?
– Нам известно, что волшебники были замечены в компании автора, – сказал эльф.
– А вы не думали, что они, может быть, пытались сделать так, чтобы он не написал этой пьесы? – резко проговорила королева. – Вы видите хоть какую-нибудь возможность того, что эти слова причинят нам вред?
– Мы пришли к заключению, что не видим… однако имеем предчувствие, что каким-то образом…
– Это же так просто! К нам наконец проявили настоящее уважение, а волшебники пытаются не дать им показать его! Неужели вы так глупы, чтобы это заметить?
Она повернулась на каблуке, и ее платье вскружилось.
– Это непременно случится, – сказала она. – Я сама это проконтролирую!
Старшие эльфы выходили, не глядя ей в лицо. Им было известно, что бывает, когда она в таком настроение.
На лестнице один из эльфов сказал:
– Мне просто интересно… кто-нибудь из нас может опоясать всю Землю за три минуты?
– Для этого нужен очень длинный пояс, – ответил другой.
– А ты хотел бы, чтобы тебя называли Душистым горошком?
Глаза старого эльфа были серыми, испещренными серебряными пятнышками. Они видели много ужасных вещей в свете многих солнц, и большинство из них доставили ему удовольствие. Он считал людей ценной добычей. Ни одно другое существо не испытывало столь глубокого восхищения, ужаса и подозрения. Ни одно другое существо не было способно создавать у себя в уме монстров. Но иногда казалось, что они не стоили приложенных усилий.
– Не думаю, – ответил он.
– Итак, Уилл. Ты же не против, если я буду так к тебе обращаться? Ой, декан, принеси Уиллу еще пинту этого противного эля, хорошо? Итак… о чем это я… ах, да, мне в самом деле понравилась эта твоя пьеса. Я вообще считаю, она великолепна!
Чудакулли весь светился. Вокруг него в трактире суетились люди.
Уилл попытался сосредоточиться.
– Какая это была пьефа, любежный фэр?
Улыбка не сошла с лица аркканцлера, но ее края начали опускаться. Он никогда не был сторонником чтения, если оно не было вызвано необходимостью.
– Та, которая про короля, – ответил он, пытаясь уменьшить риск ошибиться.
Ринсвинд, сидевший за другим краем стола, отчаянно изображал пантомимы.
– Кролик, – говорил Чудакулли. – Крыса. Хорек. Вроде бы… шляпа. Крыса. Грызун. Что-то с зубами.
Ринсвинд, сдавшись, наклонился над столом и что-то шепнул.
– Что-то про гадюку. Как человек женился на гадюке. В смысле, на вздорной женщине. Не на настоящей гадюке, конечно. Кто же станет жениться на настоящей гадюке? Это было бы совсем глупо.
Уилл моргнул. Будучи актером и драматургом, он не привык отказываться от угощения выпивкой, а эти люди вели себя весьма щедро по отношению к нему. Более того, они казались ему совершенно ненормальными.
– Э-э… благодарю, – проговорил он.
Он ощущал на себе чей-то взгляд, а также странный и неприятный животный запах. Повернувшись на лавке кругом, он был вознагражден широкой улыбкой. Она занимала все пространство между краем глубокого капюшона и воротником камзола. Была видна и пара карих глаз, но в глаза прежде всего бросалась улыбка.
Библиотекарь поднял свою кружку и дружелюбно кивнул Уиллу. Улыбка при этом стала еще шире.
– Я уверен, тебе постоянно об этом говорят, – продолжил Чудакулли, хлопнув его по спине так сильно, что его эль расплескался, – но у нас есть для тебя кое-какая идея. Декан, еще по кружечке, хорошо? Что-то местный эль слабоват. Так, значит, идея, – он ткнул Уилла в грудь. – Слишком много королей – вот в чем беда. А чего хочет публика, которая ходит в театры и протирает штаны?
– Башмаки, – поправил Ринсвинд.
– Чего?
– Стирает башмаки, аркканцлер. В театре в основном стоячие места.
– Ну ладно, пусть будут башмаки. Все равно ведь протирает. Благодарю, декан. Ваше здоровье! – Чудакулли аккуратно вытер губы и вновь повернулся к Уиллу, который пытался уклониться от тыкающего в него пальца.
– Стирают башмаки, ха-ха, – сказал он и моргнул. – Забавно-забавно, с нами когда-то то же самое приключилось. Да, пару лет назад, в день летнего солнцестояния, эти ребята пытались поставить пьесу для короля, а потом раз – и повсюду оказались эльфы, ха-ха. Ну что, профессор, я выпью еще за твой счет – он слишком горький, чтобы считаться серьезной выпивкой. Так о чем это я? Ах да, об эльфах. Значит, ты должен… тебе нужно… эй, а ты чего не записываешь?
Утром Ринсвинд сумел открыть глаза лишь с четвертой попытки, да и то с помощью обеих рук. Сначала его мозг подтормаживал, словно шестеренки в нем крутились вхолостую, но затем заработали большие и страшные механизмы.
– Вх дл дер… – проговорил он, но быстро вернул контроль над речевым аппаратом.
Обрывки прошлой ночи выползли из тени и принялись исполнять свой предательский танец у него перед глазами. Он застонал.
– Мы же не могли этого сделать, правда же? – пробормотал он.
Память подсказала ему: это было только начало…
Ринсвинд сел и подождал, пока все вокруг не перестанет кружиться.
Он сидел на полу библиотеки. Остальные волшебники были разбросаны по всему залу, некоторые раскинулись на книжных полках. В воздухе стоял тяжелый пивной запах.
События следующего получаса скрыты занавесом. Когда он поднимается, мы видим, что волшебники уже сидят за столом.
– Должно быть, это все из-за свиных шкварок, – предположил декан.
– Я не помню никаких свиных шкварок, – пробормотал Думминг.
– Ну, было что-то хрустящее. По-моему, оно еще шевелилось.
– А я совершенно уверен, что все это последствия наших путешествий, – сказал Чудакулли. – Должно быть, такие вещи очень сильно сказываются на организме. Мы так сильно концентрировались на нашем деле, что, как только расслабились, нас будто распружинило.
Волшебники потихоньку оживились. Жалкое пьянство было большим позором для джентльменов, которые могли высидеть целый ужин за преподавательским столом в Незримом Университете, но временна́я болезнь… да, это накладывало особый отпечаток. Хоть они и могли жить с этой болезнью, но все равно предпочли бы, чтобы ее не было.
– Точно! – согласился профессор современного руносложения. – Дело вовсе не в драке!
– И не в пирушке – она была довольно умеренной по нашим меркам, – сказал декан.
– Да мы вообще не опьянели! – живо поддержал заведующий кафедрой беспредметных изысканий.
Память Ринсвинда, к сожалению, вела себя в буквальном смысле вероломно. Она прекрасно все сохранила.
