Я смотрю на неё.
– Сам не знаю, зачем я это спрашиваю, – но тебя же никогда не существовало, да?
Она смеётся:
– Спроси лучше, была ли я по-настоящему живой.
– Ладно. Была?
– Нет.
Я киваю на маленькую могилку:
– А она? Она была?
– Знаешь, Уэйд, в чём штука с теми, кто живёт по-настоящему? Почти все они могут по-настоящему умереть.
Глава 30
В КОНЦЕ КОНЦОВ, откуда мне знать, что всё вокруг не сон? Всякая философская муть в духе «я мыслю, следовательно, я существую» не шибко помогает. «Не думаю», – сказал Декарт и исчез. Если даже такой тупица, как Боб, может вырастить нового Дэдпула, то что такое «я»?
И что такое реальность, чёрт бы её побрал?
Знаешь, сынок (или дочка, или ещё кто – я не знаю, какая версия меня читает эту книгу), я кое-что для себя решил. Я решил, что рассуждения на тему «вся наша жизнь – иллюзия» – полный бред. Слова имеют смысл только в контексте, а контекст появляется, когда сравниваешь одно с другим. Так что у всего не может быть контекста. Если сказать, что всё вокруг сон, то само слово «сон» потеряет смысл.
Это не менее глупо, чем утверждать, что всё вокруг реально.
А значит, отныне я живу моментом и перепроверяю факты по мере необходимости. Огромный монстр? Если я могу просунуть сквозь него голову, то, скорее всего, это и вправду сон – или передо мной призрак. Как сказал бы GPS-навигатор, рассчитываю, рассчитываю…
С одной стороны, Престон и её рояль в кустах сработали – я спасён. С другой – возможно, смерть не так страшна, как её малюют. Уж по крайней мере в сравнении с жизнью. Моё тело отрастало обратно целую неделю – и это была та ещё неделька, скажу я вам. Всякий раз, когда на свет появляется новый нейрон, он не упускает случая об этом сообщить.
А вы ещё удивляетесь, что я псих.
Итак, девушки по имени Софи никогда не существовало. А собака по кличке Софи существовала. По крайней мере, этой версии я придерживаюсь сейчас – сидя под синим небом в Центральном парке, глядя на пушистые облачка и чувствуя, как изрезанную шрамами кожу обдувает ветерок.
А что будет завтра – кто знает?
Мне есть чему порадоваться: я снова цел и прекрасен, и коварный план агента Боба захватить мир с треском провалился. Как ни трудно в это поверить, я, Дэдпул, полностью доволен жизнью – кажется, со мной такое впервые. Я сижу тут и играю с мистером Пушистиком – кидаю ему оторванную голову. Престон была слишком занята наведением порядка, поэтому разрешила мне взять и голову, и щенка.
Ладно, ладно, я телепортировался, прихватив их с собой, и Престон страшно разозлилась, но какая, в сущности, разница? И вообще, чья это голова? Дика или Джейн? А впрочем, что в имени тебе её?
А что до мистера Пушистика – этот щенок просто меня любит, а я отвечаю ему взаимностью.
Конечно, люди держатся от меня в стороне, и рано или поздно тут наверняка завоют сирены, но прямо сейчас всё идеально. А я, как уже было сказано, отныне живу моментом.
Я швыряю Пушистику голову, и она вопит:
– Не-е-ет! Хватит!
Мы с мистером Пушистиком следим за её полётом. Пёсик весь напрягается и так молотит хвостом, что аж ветер поднимается. Но он не бросается за головой. Нет, мистер Пушистик не такой. Он знает то, что большинству людей ещё только предстоит усвоить: ожидание – половина удовольствия.
Голова достигает высшей точки и падает.
Я хлопаю себя по коленям:
– Давай, мой мальчик! За ней!
Миг – и он уносится. Его лапки мелькают так быстро, что почти не касаются земли. Пушистик врезается в голову, и она с криком катится в сторону. Щенок отряхивается и начинает облаивать голову, как будто это она его толкнула. Потом широко открывает пасть, хватает её за щеку и бежит ко мне.
И всю дорогу голова истошно вопит:
– Нет! Нет! О боже, пожалуйста, хватит!
Хе-хе.
Я поднимаю её и треплю Пушистика по спине.
– Хороший пёсик! Хороший! Ещё хочешь?
Я знаю, о чём он думает, так что он может и не кивать – но он всё равно кивает. Я снова замахиваюсь и швыряю голову подальше.
– Пожалуйста-а-а!
Пёс немного выжидает и срывается с места – радостный комочек меха в огромном жестоком мире. Я боролся с собой, пытался отстраниться, не привязываться, – но, в конце концов, мне нужен друг, и если не собака, то кто?.. Возможно, я был жесток с Бобом и Слепой Эл, а у Престон есть своя семья, но мистер Пушистик – это другое дело. Я буду с ним рядом, буду кормить его, выводить на прогулку, делать ему прививки и…
Ах ты чёрт!
Я зашвырнул голову слишком далеко. Она приземлилась прямо посреди дороги. Блин.
– Стой! Назад, мистер Пушистик! Ко мне!
Он бежит дальше. Он не слышит меня. Будь я проклят, если у этой книги будет печальный конец! Я вскакиваю и бросаюсь вслед за ним. Голова приземляется на крышу автобуса. Это слишком высоко для Пушистика, поэтому он терпеливо ждёт на тротуаре, пока голова не скатится вниз. А потом прыгает прямо под колёса.
Я как раз добегаю до дороги и вижу, что Пушистик выскочил из-под автобуса.
Голова врезается в лобовое стекло «БМВ». Водитель, прижавший к уху телефон, ударяет по тормозам. Машина виляет в сторону – и теперь едет прямо на щенка. Сердце уходит в пятки. Я хочу схватить Пушистика и закрыть своим телом, но нас разделяет этот дурацкий автобус.
К счастью, в нём открыто окно. Я бросаюсь в него, на лету показываю водителю проездной, машу рукой удивлённым пассажирам и вылетаю сквозь противоположное окно. Приземлившись, я одной рукой хватаю беззаботного мистера Пушистика, а другой вонзаю катану в пассажирскую дверь бэхи. Опираюсь на рукоять и одним изящным движением (сам себя не похвалишь – никто не похвалит!) перелетаю через машину.
Мы приземляемся на перекрёстке – как раз в тот момент, когда пешеходам загорается зелёный.
Я прижимаю к себе мистера Пушистика:
– Не вздумай меня так пугать! Ясно тебе?
Слышится грохот и скрежет – пара машин столкнулись, обычное дело. Ну, может, шесть. Но какая разница? У всех есть подушки безопасности и страховка. Если они не превышали скорость, то не разгонялись больше пятидесяти километров в час. А кто же станет превышать скорость?
И всё-таки отсюда лучше убраться. Я вроде как в бегах, так что мне незачем светиться.
Слишком поздно. Едва я успеваю поднять с дороги голову, как в нескольких метрах от меня приземляется гравилёт Щ.И.Т.а. Из него выходит Престон. Лицо у неё как у рассерженной библиотекарши.
– Уэйд, ты что вообще творишь?
