В тот вечер, осмотрев древний комплекс монастыря, прогнав солдат из исторических зданий и повесив на двери замки, Роример ужинал с мэром, чей сувенирный магазинчик был полностью опустошен несколькими днями раньше. Они сошлись на том, что, несмотря на все аргументы против, жизнь в Мон-Сен-Мишеле должна течь своим чередом. В эти долгие три месяца более 200 тысяч солдат союзников были ранены, убиты или пропали без вести. Воздух, вода, еда и даже одежда пропитались зловонием смерти – людей и лошадей. Битва за Нормандию была жестокой, но решительной победой союзников, и никакой хранитель памятников не смог бы остановить празднующих ее солдат. Усталый мэр отправился домой к жене, а Роример пошел в бар, положил на стол ноги и, потягивая пиво, задумался о будущем.
Нормандия позади, но настоящая работа еще только предстоит. Он подумал о немецких солдатах, растаскивающих произведения искусства на машинах Красного Креста. Он не сомневался, что нацисты виновны в ужасных преступлениях, и если он правда желает защитить мировое искусство, ему следует поскорее выбираться из зоны коммуникаций на фронт. Где-то там – доказательства нацистских преступлений, и он обязан их найти. А для этого сначала надо попасть в Париж.
На следующее утро Роримера остановил военный полицейский ВВС и потребовал предъявить документы. Бумаги Роримера только подтвердили его подозрения – увидев их, солдат улыбнулся, кивнул и арестовал хранителя.
– У офицера такого низкого звания не может быть ваших полномочий, – сказал он, – и ни один офицер не станет передвигаться без личного транспорта.
Даже офицеры местного штаба были уверены, что поймали немецкого шпиона. Полицейский ликовал, воображая грядущее повышение и награды. Он лично сопроводил «шпиона» назад в штаб Роримера, где его ждало оглушающее известие: отряд ПИИА действительно существует и в нем действительно значится младший лейтенант Джеймс Роример. Может, хранители памятников и считали свои первые месяцы в Европе успехом, но на самом деле путь им предстоял длинный.
Письмо Джорджа Стаута жене Марджи
27 августа 1944
Дорогая Марджи!
Мне досталось немного конвертов авиапочты, так что я могу позволить себе слегка поразглагольствовать. Уже неделя прошла с тех пор, как я был в штабе и читал почту. Если повезет, доберусь до нее завтра и получу весточку от тебя, моя дорогая.
Эта неделя была насыщена тяжелой, но радостной работой. Два дня я квартировал в городе, и в городе немаленьком, жил в хорошей комнате, общался с милейшим семейством. Очаровательный дом, полный людей, похожих на многих наших знакомых, – поражаюсь тому, насколько малы на самом деле различия между нациями, ну или хотя бы между цивилизованными нациями.
Наша армия продвигается вперед, и всплывают все новые свидетельства фашистских преступлений, так что счет в нашу пользу. Они вели себя отвратительно, а под конец оккупации еще и жестоко. Теперь немцы совсем не кажутся невинными овечками под властью преступных лидеров. Они и сами преступники. И я не могу себе представить, сколько времени им потребуется, чтобы снова зажить в мире со всеми остальными народами.
Находясь в городе, я чувствую себя таким неряхой в полевой одежде: в шлеме, без галстука, с головы до ног покрытый дорожной грязью, да еще и с оружием. Здесь очень непросто заботиться о чистоте. В последние дни у меня совсем не было времени на стирку, а со всеми этими переездами мне некому ее поручить.
Гостеприимность и дружелюбие французов, кажется, не знает границ. Сегодня я видел, как в город въезжает джип, забросанный цветами. «Можно подумать, мы уже выиграли войну», – сказал сидевший за его рулем капрал. Вчера в деревне, почти не пострадавшей от войны, маленькая девочка принесла свою двухлетнюю сестричку, и та протянула мне яблоко. Как мне было от него отказаться? И от помидора, который дал мне мальчишка в другой деревне… И все хотят пожать тебе руку хотя бы дважды.
Пожалуйста, береги себя. Пока до тебя шло это письмо, лето закончилось, и ты уже с унынием задумываешься о грядущих учительских собраниях. Не бери на себя ничего другого, после того как откроется школа. Я постараюсь на днях выбить жалованье и пошлю тебе денег.
Могу себе представить, что у вас очень много говорят об убитых. Мы здесь ничего такого не слышим и чувствуем себя не хуже, чем всегда.
Люблю тебя и часто о тебе думаю.
Твой
Джордж
Глава 12
Мадонна Микеланджело
Брюгге, Бельгия
Сентябрь 1944
К концу августа 1944 года европейская кампания немцев обернулась стремительным отступлением. Немцы бросили все свои резервы на «Стальное кольцо» в Нормандии, и, когда их оборона была прорвана, путь перед западными союзниками был полностью открыт. Стремительно продвигаясь вперед, почти не встречая сопротивления, они натыкались на тонны брошенного провианта, сотни вагонов угля, бесчисленное количество забытых машин, на раненых немецких солдат и даже на грузовики, набитые трофейным бельем и духами. Деревни были украшены цветами, жители городов ликовали, преподнося освободителям вино и угощение. Выжившие немцы бросали оружие и бежали домой.
К августу 1944 года линия фронта продвинулась примерно на 200 километров за Париж и его восточные пригороды. 2 сентября союзники достигли Бельгии. Им потребовался всего день, чтобы пройти большую часть страны и освободить Брюссель. Четыре дня спустя, глубокой ночью 7 сентября или в предрассветные часы 8 сентября, ризничего собора Нотр-Дам в бельгийском городе Брюгге разбудил стук в дверь. Пока он одевался, стук становился все настойчивее, и к тому моменту, когда он добрался до двери, в нее уже колотили изо всех сил.
– Тише, угомонитесь, – запыхавшись, пробормотал он.
За дверью стояли два немецких офицера, на одном была синяя форма нацистского флота, на другом – пехотная серая. В темноте за ними виднелись вооруженные немецкие солдаты из ближайших казарм – человек двадцать, а то и больше. Они приехали на двух грузовиках, на которых стоял знак Красного Креста.
– Отпирай собор, – потребовал офицер.
Ризничий отвел немцев к декану.
– У нас приказ, – в руках у немца была бумага. – Мы забираем Микеланджело, чтобы спасти его от американцев.
– От американцев? – такая наглость развеселила декана. – Говорят, у города стоят британцы, но ни о каких американцах я ничего не слышал.
– У нас приказ, – повторил немецкий офицер и, оттолкнув декана, зашел внутрь. Вслед за ним вперед выступили несколько вооруженных моряков. Намек был понят. Декан и ризничий открыли массивные двери старыми железными ключами и пустили солдат в собор. Улица за ними была совершенно безлюдна. Во время немецкой оккупации только партизаны отваживались ходить по улицам в два часа ночи, но и они старались пробираться переулками. Затемнение, может, и остановило ночные бомбардировки союзников, зато оказало неоценимую помощь Сопротивлению.
– Вам никогда не вывезти ее из Брюгге, – сказал декан солдатам, распахивая старинные двери. – Британцы уже в Антверпене.
