Стремительно портилась погода. Поскольку времени совсем не оставалось, Стаут объявил шестнадцатичасовой рабочий день, с 4 утра до 8 вечера. Снаружи лило как из ведра, что не просто затрудняло погрузку – даже дойти до подсобки было нелегко. Внутри не было электричества. Спальных мест на всех не хватало, еды не хватало, связь с внешним миром практически отсутствовала. Стаут оцарапал себе костяшки пальцев о соляные стены рудника и подцепил инфекцию. Ему приходилось каждый вечер часами держать руки в каске, наполненной горячей водой, чтобы они не опухали. «Очень беспокоят руки», – записал он в дневнике.
Они все равно не успели закончить к 1 июля. Но им повезло, что политики не смогли договориться по поводу крайнего срока: касался он только Германии или и Австрии тоже. Хранители работали. За завтраком 10 июля Джордж Стаут объявил: «Сегодня, кажется, подходящий день для настоящих шедевров». Несколько дней они со Стивом Коваляком упаковывали «Мадонну» из Брюгге в шкуры и бумагу и обвязывали веревками, пока она, по выражению Томаса Карра Хауи-младшего, не стала похожа «на кусок ветчины в оплетке». «Ветчина» весом в тонну! На ее поверхности нельзя было допустить ни малейшей царапины, потому что мир никогда бы им этого не простил. Но Стаут не сомневался в том, что делает. Используя специально разработанную канатно-блочную систему, он поднял статую на поджидавшую вагонетку и объявил: «Уверен, мы можем перевезти ее в Мюнхен через Альпы, не причинив никакого вреда». Он лично прошагал рядом со статуей весь путь до поверхности.
Потом из шахты вынимали Гентский алтарь, каждая панель которого была уже со всей тщательностью упакована в отдельный ящик. Грузовик подготовили так же, как и для остальных бесценных шедевров. Сначала его дно выложили водонепроницаемой бумагой, которая использовалась для защиты от газовых атак. На бумагу положили войлочную подстилку, а сверху – «сосиски», подушки в сорок сантиметров толщиной, которые Стаут изготовил из найденной в шахте бежевой ткани для занавесок. Затем алтарные ящики закрепили на подушках в вертикальном положении – для надежности и амортизации. Когда все двенадцать панелей алтаря были выстроены на грузовике параллельно друг другу, сверху положили еще один слой войлока и водонепроницаемой бумаги, а потом все вместе накрепко закрепили с бортов.
Тщательная упаковка «Мадонны из Брюгге» и Гентского алтаря заняла весь день. На следующее утро Джордж Стаут сел в первый грузовик, и два величайших шедевра Европы начали свой 250-километровый путь в Мюнхен по крутым альпийским склонам. Они направлялись домой.
Меньше чем через месяц, 6 августа 1945 года, Джордж Стаут покинул Европу. Он тоже возвращался домой, сорокасемилетний, уставший. Но уходить на покой он не собирался. За неполных тринадцать месяцев он обнаружил, осмотрел и упаковал десятки тысяч произведений искусства; из одного Альтаусзее было вывезено восемьдесят грузовиков. Он организовал полевую службу ПИИА в Нормандии, заставил штаб верховного командования расширить и поддержать службу памятников, обучил хранителей из Франции и Германии, допросил множество нацистских чиновников и посетил большинство нацистских хранилищ искусства к югу от Берлина и к востоку от Рейна. Не будет преувеличением сказать, что на своем стареньком «Фольксвагене» он проехал больше пятидесяти тысяч километров по Европе и побывал практически в каждой важной точке на территории 12-й группы армий США. За все время службы на континенте он позволил себе ровно полтора дня выходных.
Письмо Джеймса Роримера жене Кэтрин
17 мая 1945
Ты в полном праве жаловаться на то, что вот уже столько дней от меня ни слуху ни духу. Никогда в жизни мне еще не приходилось работать с такой головокружительной скоростью и с такими потрясающими результатами, как в прошедшие две-три недели: я успел дважды побывать в Зальцбурге и Фюссене [ближайший город к замку Нойшванштайн], заехать в Мюнхен, Вормс, Франкфурт, Дармштадт, Мангейм, Гейдельберг и еще с десяток местечек поменьше. Как ты уже догадалась, теперь нам разрешено называть места, где мы бываем, что еще год назад, да и до этого тоже, было под строжайшим запретом. Сейчас я живу в Аугсбурге, но так и не видел города по-настоящему, потому что все время на ногах, даже когда не занят в штабе. Мне удалось обнаружить совершенно фантастическую информацию и документы, подтверждающие массовые нацистские грабежи в Европе, я работал с бывшими нацистскими шишками, я проверял наводки и находил клады с произведениями искусства в самых неожиданных местах. [Хранители памятников] Кун и подполковник Макдоннелл вернулись сюда, чтобы осмотреть некоторые найденные мною предметы. Я разыскал кое-кого из главных жуликов, стоявших за всем предприятием, и добыл информацию, которая, если я не ошибаюсь, попадет в заголовки газет всего мира. Отправляйся в кинохронику, и сама все увидишь. Будешь моим связным с мировой прессой.
Я работал в хранилище произведений искусства Геринга, в его частном поезде, его доме в Берхтесгадене, я побывал в доме Гитлера, замке в Фюссене [Нойшванштайн] и монастырях, где прятали украденное. Я сильно запоздал с отчетом, но мой дневник сохранил все. Какие невероятные истории войдут в книгу, которую я планирую написать! Теперь я могу с чистой совестью сказать, что поработал на нужды фронта! На днях за мной послал генерал-майор Тейлор из 101-й воздушно-десантной дивизии, и мы чудесно побеседовали. Я снова увижу его в воскресенье. Гарри Андерсон из Амер. института занимается предметами из коллекции Геринга под моим, если так можно выразиться, присмотром. Он капитан. В ближайшие дни мне в помощь должны дать еще одного офицера. [Хранитель памятников] Кельвин Хатауэй все еще здесь, и его поддержка незаменима. Скилтон тоже здесь, ну и другие военные, конечно, подсобят – шикарная жизнь для первого лейтенанта! Похоже на то, что от службы в Париже меня-таки освободили, несмотря на отказы, полученные от двух генералов. И, конечно, я рад, что я здесь. Сюда постоянно прибывают целые поезда с произведениями искусства. Только с мыслями никак не могу собраться…
Я до сих пор не видел в новостях сообщений о своей деятельности, а ведь я вышел на нужных людей, нашел информацию и произведения искусства из штаба Розенберга. Вот ради чего я вступил в армию, отправился на гражданскую службу, преподавал в Американской школе в Шрайвенхеме, работал над другими делами, включая восемь месяцев в Париже. Я мог бы и не попасть в Германию. Словами не объяснить, как мне повезло, что именно наша армия – за двумя важными исключениями – первой пришла в эти ключевые места. <…> Но теперь я желаю одного: закончить военную карьеру и вернуться к обычной жизни.
Ничего мне не посылай. <…> Мне сейчас ничего особенно пригодиться не может, поскольку я живу на вещевом мешке. Не знаю, куда отправлюсь в следующий раз, но ни на секунду не останавливаюсь.
Работа зовет. Люблю, об остальном – когда все немного уляжется.
Джим
Глава 53
Дорога домой
Хайльбронн, Германия
Сентябрь – ноябрь 1945
С окончанием активных военных действий работа отдела ПИИА не завершилась. Как прекрасно показала история с Альтаусзее, разыскать украденные нацистами сокровища было еще полдела. После этого их предстояло осмотреть, каталогизировать, упаковать и перевезти из шахт, замков, монастырей или просто вырытых в земле ям, где они были спрятаны. Практически в каждом месте находились нацистские архивы, которые тоже требовалось перевезти, чтобы исследователи могли проследить путь произведений искусства и вернуть их законным владельцам. Эти архивы неизбежно вели к обнаружению других хранилищ, и нацисты, которых теперь отлавливали по всей рухнувшей германо-австрийской империи, рассказывали о все новых тайниках. Не проходило и дня, чтобы армия не натыкалась на бесчисленные сокровища, спрятанные в подвалах, вагонах поездов, складах продовольствия и бочках из-под горючего.
