Книга Рука Москвы. Разведка от расцвета до развала, страница 44. Автор книги Леонид Шебаршин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Рука Москвы. Разведка от расцвета до развала»

Cтраница 44

Война войной, а жизнь продолжается. Становятся популярными выставки фотографий и плаката, а затем трофейного иракского оружия.

Иду на одну из таких выставок. Хорошая бумага, сочные цвета, работы в основном профессиональные, хотя есть и явно любительские фотографии. Но приклеены фото на стендах кое-как, подписи исполнены неряшливо, зал обезображен обычными крикливыми транспарантами, в которых — всем— смерть и да здравствует имам Хомейни! Такое же жизнелюбие определяет и содержание фотографий. Лежит убитый, рядом на земле валяется аккуратно срезанная, видимо крупным осколком, половинка его головы. Лежит группа убитых, частично обгоревших. Подпись: «Безбожные захватчики», но сказать, иранцы это или иракцы, невозможно. От обмундирования остались лишь почерневшие тряпки. Пятничная молитва на фронте — десятки согнутых зеленых спин. Мулла с автоматом. Девушка с автоматом. Ребенок с автоматом. Молитва. Засыпанный землей труп, торчит голый испачканный череп с пустыми глазницами. Труп солдата, раздавленного танком. Похоронная процессия. Дом, разбитый прямым попаданием снаряда. Убитый ребенок, рядом его оторванная ножка. Оторванная, сочащаяся кровью нога взрослого человека в солдатском ботинке. Мулла с автоматом в одной руке и Кораном — в другой. Фотографии, снятые в морге. Нервы помаленьку сдают— на воздух, на солнышко, подальше от вампиров, чья фантазия породила эту выставку! Культ смерти, любование смертью, смакование смерти — такова атмосфера, созданная хомейнистами. Кровь и трупы на фотографиях, на обложках книг, на экранах телевизоров, на плакатах, кровь и трупы на тегеранских тротуарах, в застенках, в болотах Хузистана и курдских горах, кровь и трупы в туркменской степи, в пустынях Белуджистана, в мазандаранских лесах. Над всем этим черная тень древнего седобородого старца в черной чалме. Для меня Хомейни не абстрактная экзотическая фигура. Я вижу его сильные черты — несгибаемую волю, железную последовательность, практичный расчетливый ум, беспредельную преданность идее. Страшна его способность принести в жертву идее сотни тысяч, миллионы жизней. Не сомневаюсь, он мог бы принести в жертву все человечество. Старик спокойно, хотя и мало спит, часто отечески увещевает и наставляет мусульман, монотонно ругает врагов ислама, не ест мяса. В январе 1980 года в Куме, своем родном городе, славном глиняной посудой, священной гробницей девы Фатимы да медресе, Хомейни перенес сердечный приступ и был перевезен в Тегеран, поближе к современной медицине. С тех пор он пережил десятки своих соратников, соперников и сподвижников — Моттахари застрелен на пороге мечети, Бехешти, Раджаи и Бахонар убиты взрывами, Готбзаде расстрелян, Банисадр с позором бежал за границу. Старец живет. Регулярно, два-три раза в год, вспыхивают слухи, что он при смерти или даже помер. Как-то Хомейни не отказал себе в удовольствии публично заметить, что сведения о его кончине преувеличены. (Марка Твена он определенно читать не мог и, следовательно, пришел к этой остроте своим умом!) Нас заставляют проверять эти слухи. Я злюсь, не выдерживаю — пишу: «Сведения об очередной кончине Хомейни не соответствуют действительности». В ответ — неодобрительное молчание.

Картина получается мрачной. Были, разумеется, дни, даже недели без воздушных тревог, выстрелов, взрывов, но не они остались в памяти, и не они придают общую зловещую окраску послереволюционному, точнее контрреволюционному периоду иранской истории. Мое восприятие действительности той поры определялось не только непосредственными ощущениями. Видимое, слышимое, осязаемое вливалось в бурный поток информации вторичной, уже кем-то осмысленной — журналистами, политиками, активистами революционных и контрреволюционных организаций, чиновниками, военными, торговцами. Все это и определило тональность воспоминаний о Тегеране, вот почему мои воспоминания имеют черно-багровый оттенок.

В районе концертного зала имени Рудаки— изящного белого здания, построенного при последнем шахе, — царит необычное оживление. На прилегающих улицах выставляются рогатки, цепь полицейских, отряд стражей исламской революции. Знакомые черные бороды, зеленые куртки, новенькие автоматы. Подразделение стражей отборное. Ни одного бойца в теннисных тапочках, на всех тяжелые новые башмаки, рубахи из-под курток не торчат, нет ни мальчишек, ни стариков. Подобраны стражи один к одному. Министерство иностранных дел исламской республики организует концерт Тегеранского симфонического оркестра и хора для дипкорпуса. Какие таинственные пружины сработали, в чью голову пришла дерзкая мысль показать миру, что исламская власть покровительствует искусству, так и осталось неизвестным. Дипломатический корпус откликнулся на приглашение со сдержанным, но энтузиазмом. Каждого дипломата встречает у ворот вооруженный юноша и, любезно улыбаясь в бороду, провожает в вестибюль зала. Другой юноша, столь же любезно улыбаясь, быстро и умело ощупывает гостя — карманы, подмышки, пояс, спина, пах, лодыжки — и легким поклоном дает понять, что можно проходить. Рядом служивые девушки в темных хеджабах столь же быстро ощупывают и пропускают гостей. Оружия ни у единого дипломата не обнаружено, вечер начинается удачно.

Когда мы вошли в зал, часть мест уже оказалась занятой стражами, рассевшимися несколькими компактными группами. Некоторые из дипломатических дам покрыли головы платками, другие бесстрашно явились простоволосыми. Хозяева проявили достаточно терпения и такта и воздержались от замечаний в их адрес. В дальнейшем порядки ужесточились. Иностранок предупредили, что исламские нормы в одежде обязательны для всех женщин, находящихся в Иране, нарушение этих норм чревато крупными неприятностями, ответственности за которые исламские власти не несут.

На сцену выходит представитель протокольного отдела МИДа Ирана. Одет он просто — зеленая куртка, мятые брюки, ворот рубашки распахнут. Галстуки в Иране носят лишь дипломаты. Этому невинному предмету одежды придается символическое значение. Галстук — западное, христианское изобретение, и муллы считают, что свое происхождение он ведет от нашейного креста.

Прежде чем протокольный работник успел объяснить, что ожидает гостей, во втором ряду партера вскочила бородатая фигура, громовым голосом рявкнувшая: «Такбир!» Такбир— это набор рифмованных лозунгов, которые хором повторяются во время массовых мероприятий. Его непременным вступительным компонентом является формула: «Аллахо-акбар, Хомейни рахбар!», что значит «Аллах велик, Хомейни наш вождь!». Далее следуют проклятия противникам ислама и Ирана, список которых варьируется в зависимости от ситуации.

Услышав призыв «такбир!», вскочили на ноги все присутствовавшие в зале зеленые куртки и дружно, молодыми голосами проорали: «аллахо-акбар...», «смерть Америке, смерть иракским оккупантам, смерть Саддаму» и, слегка запнувшись, «смерть Советам!». Что-то отсутствовало в этом представлении, что-то необходимое для полноты картины. Я представил себе, что молодчики, Скандирующие такбир, вскинули вперед и вверх правые руки с раскрытой, обращенной вниз ладонью, и все сразу стало на свои места. Мы видели таких же в фильмах о предвоенной Германии.

Представитель МИДа с немой мольбой взглянул в сторону советского посла, советский посол сделал вид, что не вполне расслышал последнюю часть такбира, сотрудник Второго политического департамента МИДа Ирана, сидевший рядом с послом, шепнул ему первое, что пришло в голову: «Не обращайте внимания, это кричат маоисты».

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация