Аскетизм был и остается главной чертой чекистского культа в целом
[102]
. Чекист должен, не задумываясь, отворачиваться от таких наград, как слава и престиж, и отвергать с презрением материальное вознаграждение.
Но «чистые руки» значат нечто большее. Мы можем выделить еще одно звено этой метафоры, связанное с рядом вопросов, которые в широком смысле можно поместить в рубрику «чистота» (в которой, пожалуй, ключевое место займет понятие «чисток»). К этой теме обращались авторы многих недавних работ, посвященных советской идеологии, которые показали то, как идеология проникала даже в такие сферы, как, например, социальная гигиена или загрязнение окружающей среды
[103]
.
Гигиенические и хирургические метафоры особенно характерны для чекистского дискурса. Так, ЧК заботилось об «очищении Советской России от всевозможной контрреволюционной нечисти», а в региональном тексте от 1929 года ОГПУ сравнивалось с «рукой опытного бдительного хирурга — ОГПУ вскрывает нарывы и, обеззараживая организм, отправляет всякую нечисть на заслуженное место»
[104]
. Этот образ чекиста-хирурга позже был смягчен и трансформирован в образ чекиста-врача, полем деятельности которого было не физическое, но духовное здоровье и, в частности, «очищение человеческих душ»
[105]
. ЧК также часто сравнивали с мечом, которому нельзя позволить заржаветь или затупиться; он должен оставаться острым, способным действовать быстро, с хирургической точностью и стерильностью
[106]
.
«Чистота» является, пожалуй, самой важной идеей культа Дзержинского и мифа об основании ЧК (в чем мы убедимся далее). Сам Дзержинский, вероятно, был доволен своим образом воплощения нравственной чистоты: он горько негодовал на склонность интеллигентных членов партии смотреть на чекистов сверху вниз и осуждать их с точки зрения морали. Дзержинский, к примеру, однажды рассказал Свердлову о том, как он пригласил старого товарища работать в ЧК: «Старый революционер, вместе в тюрьме сидели. И вдруг он мне заявляет: "Вы знаете, я готов умереть за революцию, но вынюхивать, выслеживать — извините, я на это не способен!"» Дзержинский воспринял это как личное оскорбление.
Как иллюстрирует этот случай, стремление «очистить» образ чекиста можно объяснить традиционным для революционеров неуважением к полиции и к политической полиции в частности. Иметь контакты с полицией считалось зазорным. После разговора с царским полицейским чиновником Дзержинский записал в дневнике, что чувствует себя «запятнанным человеческими отбросами»
[108]
. Правило никогда не подавать руки жандарму было частью революционного кодекса чести
[109]
. А теперь, когда вчерашние революционеры сделались чекистами, важно было уничтожить эту традицию. Этого удалось достичь не только настойчивыми заявлениями о чистоте и новизне ЧК, но также с помощью идеи родства между чекистом и заключенным. Идея любви чекиста к своему узнику выражена в одном из знаменитых афоризмов Дзержинского: «Тот не чекист, если сердце его не обливается кровью и не сжимается жалостью при виде заключенного в тюремной камере человека». В другой раз Дзержинской на пятой годовщине основания ВЧК-ГПУ заявил: «Кто из вас очерствел, чье сердце уже не может чутко и внимательно относиться к терпящим заключение, те уходите из этого учреждения. Тут больше, чем где бы то ни было, надо иметь доброе и чуткое к страданиям других сердце».
В связи с концепцией чистоты часто звучат прилагательные «кристальный», «кристаллический», «кристально чистый». Это ключевые эпитеты культа Дзержинского; его нередко называли «кристально чистым человеком»
[112]
. Один его почитатель вспоминал, что когда Дзержинский говорил, слова его будто бы «возникали из кристаллических глубин человеческой души», а Ленин якобы ценил в Дзержинском прежде всего его «кристальную чистоту»
[114]
. В честь Дзержинского назвали фабрику по изготовлению хрусталя
[115]
и город — центр производства хрустальных и стеклянных изделий.
Миф об основании ЧК
История создания ЧК
[116]
бесконечно повторялась в советских текстах. 20 декабря 1917 года Ленин послал Дзержинскому записку, попросив его набросать проект декрета о борьбе с контрреволюцией и саботажем; в тот же день появилась ВЧК
[117]
. Советские хроники подробно описывали тот момент — момент, когда Ленин благословил ЧК, — в особенно почтительных тонах, возводя в фетиш саму записку как физический объект, священный основополагающий текст, источник легитимности ЧК
[118]
. Эта записка также наделяла Дзержинского неоспоримыми полномочиями, поскольку свидетельствовала о доверии Ленина к нему. Дзержинский хранил эту «историческую записку» как сокровище, как символ веры Ленина в него и носил выписки из нее в кармане своей солдатской гимнастерки в память о том «промозглом декабрьском дне»
[119]
.
