— Итак, Малыш Арр... Реджинальд?! — прорычал ему в лицо Эмерус Боевой Венец. — Что ты можешь нам сказать?
— Какие же мы все игрушки! — тихо и спокойно ответил Бренор.
Король странно посмотрел на него, потом оглянулся на Парсона Глейва, который открыл глаза, услышав удивительные слова юного дворфа.
— Мы так гордимся собой, — продолжал Бренор. Он беспомощно рассмеялся. — И все наши великие дела — лишь крохи на алтарях смеющихся богов.
— Его отец, — объяснил Парсон Глейв королю. Тот кивнул и снова повернулся к Бренору.
— Вы не знаете моего отца, — огрызнулся на него Бренор. — И отца отца тоже.
Он снова сидел на полу, отправленный туда ударом кулака, и комната неуверенно кружилась вокруг него.
— Твое время на тренировочных площадках истекло, Реджинальд, — объявил Эмерус Боевой Венец. — Ступай сражаться рядом с теми, кто защищает Фелбарр от проклятых орков, а потом вернешься и расскажешь мне об игрушках. Я имею в виду, если будешь жив, чтобы вернуться!
Они резко развернулись, король Эмерус впереди, и Бренор мельком заметил, как он утешающе приобнял Увин, прежде чем Парсон Глейв с глубоким и нарочито громким вздохом закрыл дверь в спальню.
***
Пожалуй, не было в твердыне Фелбарр места более почитаемого и реже посещаемого, чем это, где пирамиды из камней ряд за рядом уходили в бесконечную темноту огромной пещеры. На кладбище клана Боевого Венца много мест было занято, и постоянно сооружались новые.
Войдя в главный зал кладбища, Бренор услышал, как кирка одинокого могильщика врубается в камень, — размеренное, словно биение сердца, позвякивание раздавалось где-то далеко слева. Он пошел направо, через громадный главный зал, древнейшее из помещений, и через низкий туннель в следующую секцию. Он пересек и ее тоже, и следующую, после очередного туннеля, и еще одну.
Теперь он уже не слышал одинокого постукивания работника, высекавшего очередную секцию, которой не воспользуются еще десятки лет. Если бо´льшая часть этого торжественного места представляла собой завещание из прошлого, то этот неустанный копатель стал обещанием будущего. Твердыня Фелбарр продолжит жить и будет хоронить своих мертвых с почестями и согласно традициям.
Когда Бренор зашел в последнюю секцию по правой стороне старинного кладбища, в голове у него сидела навязчивая мысль.
— Завещание? — с явным отвращением услышал он собственный голос.
Он пришел к могильной пирамиде Реджинальда Круглого Щита, своего отца.
Он не понимал, какие чувства должен испытывать к этому дворфу. Он совершенно не знал его, хотя столь многие прекрасно отзывались о нем. И конечно же, нрав Увин должным образом характеризовал дворфа, решившего взять ее в жены.
Он уставился на табличку с именем своего отца. Своим именем.
— Нет! — решительно возразил он. Это не его имя! Он — Бренор Боевой Топор из клана Боевого Топора, восьмой король Мифрил Халла и десятый король Мифрил Халла.
Ну и что?
— Эх, Реджинальд, — сказал он, потому что чувствовал, что должен что-то сказать. В конце концов, он же пришел сюда, к пирамиде уважаемого воина. — Тебя любовно называли Арр Арр. Может, ты был для Эмеруса вроде Пуэнта, а?
При воспоминании о собственном доверенном телохранителе мысли Бренора обратились к Гаунтлгриму и той последней роковой битве. Казалось, все уже потеряно, но потом подошли дворфы из Долины Ледяного Ветра, и возглавлял отряд Стокли Серебряная Стрела, а замыкал, что даже важнее, старина Тибблдорф Пуэнт — нет, не замыкал, он никогда не бывал в хвосте — шел на острие атаки!
Как всегда, Пуэнт был там, сражаясь бок о бок с Бренором, поддерживая Бренора, помогая Бренору. Без устали, не думая о капитуляции, никогда не теряя надежды и храня в душе заветы Морадина, и преданность, и величие клана Боевого Топора, Пуэнт дотащил Бренора до рычага, положил руку короля поверх него и помог нажать, покончив с угрозой, исходящей от древнейшего из вулканов.
Теперь Бренор плакал, но оплакивал он не Реджинальда, а Пуэнта.
Нет, не одного лишь Пуэнта, понял он, но всех. Традиции, показавшиеся ему вдруг такими странными — даже глупыми. Поклонение богам, не заслужившим этого. Эта последняя мысль глубоко потрясла его.
Он хотел проклясть Морадина, но при этом с неизбежностью проклинал себя.
— Ох, какой же я дурак! — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. Он потряс головой и разразился потоком ругани. — Идиотский выбор, — закончил он. — Я сам от всего отказался.
Сказав так, он кивнул, словно пытаясь убедить самого себя. Ибо на всякую возникающую у него в воображении картину, как Морадин вознаграждает его, тут же находилась другая: Кэтти-бри, или Дзирт, или Реджис. Кэтти-бри, его приемная дочь... как мог он покинуть ее в тяжелый миг, когда она особенно нуждалась в нем?
Он надеялся, что через несколько коротких лет снова увидит ее.
— Нет, — услышал он собственный голос, потому что эти годы будут не «короткими», а бесконечными.
Он сосредоточился на Дзирте. Был ли у него когданибудь друг лучше? Преданнее, включая готовность говорить ему, что он не прав? О, Бренор был любим многими, и среди его клана у него были сотни верных слуг и десятки любящих друзей вроде Тибблдорфа Пуэнта. Но Бренор знал, что Дзирт понимает его лучше всех, и Дзирт никогда не обращался с ним с особой почтительностью, как с королем, но скорее с прямотой, которая зачастую требуется от друга.
— О них были мои мысли, когда я выбирал путь из леса, — сказал Бренор холодным камням. — Я был нужен своим друзьям.
Он беспомощно рассмеялся при мысли о том, к кому обращены его слова. Если он и адресовал их Реджинальду, то этим Реджинальдом был он сам. Он не испытывал родственных чувств к мертвому дворфу, у чьей могилы он стоял, да и откуда им было взяться?
Итак, он пришел сюда, чтобы поговорить с самим собой, поговорить с уже ушедшими и с богами, что ожидали их. Он испытывал потребность объяснить свое решение, но еще, говоря о причинах, побудивших его выйти из Ируладуна, вместо того чтобы войти в пруд, сулящий ему Дом Дворфа, Бренор понимал, насколько неубедительно должны звучать его слова для Морадина, а в особенности для Клангеддина, требующего умирать славной смертью, что король Бренор Боевой Топор, безусловно, исполнил.
А потом глупейшим образом сам все испортил! Он отринул традиции, отрекся от всего, что было дорого дворфам, и все это ради друзей, в чьих жилах не текла кровь Делзун. Он чувствовал, что энергетика того момента в Ируладуне подвигла его на импульсивный выбор, поскольку теперь, когда прошло больше половины времени до назначенной встречи, у Бренора не было ощущения, что с каждым годом он приближается к своей заветной цели, — скорее, годы уводили его все дальше и дальше от нее.
Ибо всякий очередной день, когда эта мерзость, по имени Реджинальд Круглый Щит, продолжала жить на свете, оскорблял Морадина, оставленного ради богини, имеющей больше отношения к эльфам.
