Он чувствовал... он не знал, что чувствует, поскольку мысли его совсем спутались. Он видел свет, пусть всего лишь светящуюся точку, и стремился к нему, тело его скрючилось, руки не слушались, ноги не подчинялись.
Свет разгорался, и нечем стало дышать. Вульфгар отчаянно забился, и то, во что он был завернут, оказалось гибким и податливым. На память приходили лишь гигантский удав да пурпурный червь. Да, ощущение было такое, будто он проскочил в утробу пурпурного червя, но его конвульсивные попытки, случайно или нет, сделали свое дело, поскольку впереди возник свет.
Он высунул голову и попытался вытянуть руку над головой, когда его схватили — внезапно, грубо, крепко.
О как крепко!
Его выдернули наружу, и ощущение было такое, будто он летит, поднимается ввысь, одна гигантская рука ухватила его за голову, другая держала за туловище и поднимала с такой легкостью! На миг Вульфгару стало страшно, что его забросило в орду великанов, поскольку они были повсюду вокруг, но потом он понял, что даже для великанов они чересчур велики. Он чувствовал их, слышал раскаты их громоподобных голосов.
Не великаны! Слишком большие. Титаны, лес вышвырнул его в логово титанов!
Или даже боги, настолько эти существа были больше него и могущественнее. Он ухватился рукой за гигантский палец и потянул изо всех сил, но с таким же успехом мог бы пытаться сдвинуть камень величиной с гору.
Захлебываясь в потоках слюны и какой-то непонятной слизи, он отбивался и кашлял, и наконец, наконец Вульфгар воззвал к своему богу:
— Темпус! — Голос его прозвучал так тоненько и неуверенно. Он забился, и гигантское существо, державшее его, завопило. Вульфгар проклял его, призывая на него гнев Темпуса.
А потом он летел — нет, не летел. Он падал.
***
Стоя на краю поляны в магическом лесу, Кэтти-бри снова запела.
— Девочка, пойди приведи мальчишку! — воскликнул Бренор, но голос его прозвучал как-то непривычно.
— Что ты делаешь? — спросил Реджис, его речь странным образом то замедлялась, то ускорялась, пока магия песни Кэтти-бри изменяла время и пространство. Потом они трое тоже очутились в странном извилистом туннеле и быстро двинулись вперед. Это, однако, не было похоже на опыт Вульфгара, поскольку не успели Бренор или Реджис даже ощутить странное воздействие, как уже избавились от него, выпрыгнув из-под ивового корня и вдруг снова очутившись с Кэтти-бри на берегу маленького пруда.
Там уже лежал Вульфгар, задыхаясь и пытаясь подняться, опираясь на локти и бормоча, но лишь падая снова на траву.
Услышав оклик Бренора, он смог повернуть лицо к друзьям — посеревшее лицо; руки Вульфгара дрожали.
— Титаны, — прохрипел он. — Боги. Алтарь богов!
— Что ты узнал?! — воскликнул Бренор, обращаясь к Вульфгару, но повернулся при этом к Кэтти-бри.
— Не титаны. — Кэтти-бри подошла к Вульфгару и помогла ему подняться. — Не боги. — Она подождала, пока не завладела полностью вниманием всех троих. — Варвары Утгарда, — пояснила она. — Твой народ.
По виду Вульфгара было ясно, что он ей не поверил.
— Гигантские! — запротестовал он.
— Или ты был крохотным. — Она помолчала, чтобы мысль дошла до них. — Младенец. Новорожденный младенец.
Глава 2. Возрожденный герой
Год Возрожденного Героя
(1463 по летоисчислению Долин)
Незерил
Лорд Незерилской империи Пэрайс Ульфбиндер неловко ерзал в кресле, снова и снова внимательнейшим образом изучая каждый из множества пергаментов. При этом он поглядывал в сторону, на свой магический шар, почти ожидая магического вторжения своего пэра и друга, лорда Дрейго Куика, обитавшего за пределами города Глумврот в Пустыне Теней, темном двойнике Первого Материального уровня.
Все только что сказанное ему Дрейго Куиком лишь укрепило Пэрайса в его опасениях. Врата между Пустыней Теней и Торилом действительно становились все слабее, а очагов тени на Ториле, похоже, оставалось все меньше.
Большинство ученых, а их имелось немало среди образованных незересов, рассматривали усиление связей между мирами как великое изменение во вселенной, новую и постоянную парадигму — по меньшей мере, в продолжительности жизни тени.
Пэрайс Ульфбиндер начинал все больше сомневаться в этом, и груда пергаментов, древних писаний давно умерших ученых, незересских и иных, намекала ему на то, что, похоже, происходило теперь вокруг.
Врата...истончались.
Энергичный молодой лорд сдвинул пергаменты в сторону и извлек сделанную им копию манускрипта, ставшего краеугольным камнем его теории, древнего сонета, известного под названием «Тьма Черлриго».
Наслаждайся игрой, когда тени похитят день...
И весь мир — лишь полмира для того, кто умеет ходить;
Вкушать грибную мякоть и бродить при свете солнца;
Не стоять на месте, чтобы боги продолжали спать.
Осторожен будь, ступай бесшумно и молви тихо.
Не тревожь богов, день Раскола не торопи!
Не столь совершенные, но кратчайшие пути прочь,
Не стоит выбирать неизбежный разрыв — ни теперь и ни впредь.
Но время грезит вновь об одиноком мире,
С забытыми королевствами и утраченными сокровищами,
И врагами, смердящими запахом чужих богов.
Раздробленные и целые, затерянные среди небесных сфер,
Недоступные для двеомера и странника с воздушного корабля;
С игрушками для тех, кто кому боги благоволят.
Пэрайс и лорд Дрейго постоянно отчаянно спорили по поводу этого сонета, особенно его ключевой фразы, девятой строчки: «Но время грезит вновь об одиноком мире!» — «Об одиноком мире», — прочел Пэрайс вслух.
На его взгляд, эти слова являлись вполне ясным утверждением, а не только намеком на то, что магическая связь Абейра и Торила, вероятно, не столь постоянна, как казалось многим.
— И когда же? — опять-таки вслух произнес он, переведя взгляд на объединенный с глобусом календарь на дальнем краю рабочего стола.
— Летоисчисление Долин, одна тысяча четыреста шестьдесят третий год, — прочел Пэрайс заголовок.
Конечно, он знал, как исчисляется текущий год на Ториле. Он был математиком, ученым, при этом интересующимся движением небесных сфер, которое играло немаловажную роль в его теперешних исследованиях, касающихся судеб Абейра-Торила. Поэтому наименование года не должно было стать открытием для просвещенного незересского лорда... и тем не менее стало!
