Пара стопок рома провалилась в пустоту, словно радио послушал. Он метался по своей каморке как волк по клетке.
«Даже выпить не с кем, – страдал майор. – С солдатней западло. Лейтенант Бобрик слишком правильный. Рысько себе на уме, сволочь подспудная, да и откажется наверняка, придумает миллион причин, почему не хочет принять чарку со своим начальником. С кем-нибудь из заключенных? Перебьются, мать их! С врагами не пьют. Но навестить тюрьму в этот вечер я обязан».
Войт вылакал чуть не всю бутылку, заедая ром кальмарами из консервной банки. Желчь разъедала его. Он залез в мобильный Интернет, глянул порнуху, еще добавил и к одиннадцати вечера был готов на подвиги.
Майор спустился в подвал, отобрал у Псаренко ключи, приказал явиться по первому зову и выгнал его к чертовой матери. Он вошел в камеру и набросился на бесчувственную Татьяну.
«Конец тебе, душечка, карт-бланш получен! – ярился Войт. – Огреби сполна за то унижение, когда я потерял уверенность в своей непреходящей мужской силе!»
Он сдернул одеяло, схватил узницу за руку и стащил на пол. Плевать, что его видят из камер напротив! Пусть знают и боятся!
От женщины осталось что-то жалкое. Ее лицо распухло и было изрыто какими-то жуткими пятнами. Под нарами засыхала лужа рвоты. Узницу периодически тошнило. Майор засмеялся. Ничего, людей нужно принимать такими, какие они есть!
– Крошка, приветик! – взревел он. – Уже не ждала? Думала, что все кончилось, отстали от тебя добрые дяди?! Как бы не так, милая ты моя. Мы еще толком и не начинали!
Он сдирал с нее порванные одежды и с отрадой чувствовал, что его мужская сила на месте. В самый интересный момент эта сучка вдруг ожила, испустила душераздирающий визг и засадила пяткой ему по коленке!
Тварь! И как извернулась?! Ярость чуть не порвала черепную кость.
– Так вот ты как, да? – закричал майор, подпрыгнул и тяжелой подошвой прибил ее позвоночник к полу.
Что-то хрустнуло, или ему показалось? Неважно. Бешенство застило разум. Женщина давилась кровью. Он схватил ее за волосы и с силой ударил головой об стену. Треснул череп, хлынула кровь через проломленные кости. Майор тупо смотрел на неподвижное, истекающее кровью тело, потом перевернул его носком ботинка. Мертвые глаза Татьяны были приоткрыты.
На мгновение майору стало не по себе. Он стряхнул оцепенение, присел на корточки, убедился в отсутствии пульса.
Что за черт? Под лопаткой вдруг что-то зацарапало. Войт испытал внезапный испуг и обернулся. Из камеры напротив, приподнявшись на локте, угрожающе смотрел Борисов.
Майор оскалился. Смотри, все равно отсюда не выйдешь. Он внезапно протрезвел, поднялся, обнаружил незастегнутые штаны, скрипнул молнией.
– Псаренко!
Хлопнула дверь. Исполнительный пес скатился со ступенек, припустил по проходу, подлетел, придерживая дубинку.
– Слушаю, пан майор.
– Убери тут. – Войт небрежно ткнул пальцем в камеру и потащился прочь, чувствуя, как рождается потребность проблеваться.
– А куда ее? – озадачился узколобый надзиратель. – Закопать, что ли? Замуровать?
– Мозги свои замуруй, дубина. – Майор остановился и зашипел: – Все равно пустое место. В пруд тащи, куда еще, да не у берега брось, а поглубже. Не под боком у базы, на южный берег тащи. Проследи уж, чтобы не всплыла никогда эта панночка.
Павел прополз через пролом в ограде, чтобы лучше видеть, растянулся за бугром. Он пристроил на него бинокль и припал к окулярам.
Несколько минут назад Рустам Боев, не имевший вредной привычки спать на посту, сообщил, что в тюрьме кого-то насилуют и убивают. Он и рад бы помочь, но даже если разобьет стекло и продавит решетку, все равно застрянет в узком оконном проеме.
Павел скрипнул зубами. Спецназовцы лежали тут весь божий день и ничего не делали, а в подвале, совсем рядом, страдали люди.
А Рустам молодец. Многочасовое сидение в щели рядом с неприятелем не превратило его в страдающий комок нервов.
Насторожились часовые, травящие байки недалеко от шлагбаума. Из дома выбрался сутулый мужик. Он тащил что-то в мешке, сволок со ступеней, попер к шлагбауму. Караульные как-то беспокойно попятились. Мужик с грузом что-то сказал им.
– Сам тащи, Псаренко! – громко отозвался кто-то. – Ты мужик крепкий, справишься! Не снасильничай только мертвячку.
Остальные заржали.
– Фу, гадость какая! – прокомментировал кто-то.
Соколовский не отрывался от бинокля. В мешке был явно не кот, а мертвый человек, женщина. Павел почувствовал, как тошнота поползла к горлу.
Мужик тем временем выволок свою ношу за колючую проволоку и отправился дальше, в сторону пролома, то есть прямиком на Павла. Пока еще он был далеко. Соколовский начал отползать и передал по рации товарищам, чтобы приготовились.
Караульные потеряли интерес к происходящему. Расстояние от крыльца до разбитого забора составляло не меньше ста пятидесяти метров. Солдаты не могли видеть, что творилось у пруда. Слышать что-то им мешали порывы ветра.
Мужик отдувался. Еще бы, руки не казенные. Несколько раз он делал передышку, все-таки доволок мешок до замусоренного берега, бросил его почти у обрыва, прокашлялся, отдышался.
– Да хрен я потащу тебя дальше, – пробормотал этот субъект. – Войту надо, пусть и тащит хоть до самого Байдака. – Он наклонился к мешку, начал его развязывать.
Показалась человеческая голова.
– Ох ты, хорошая моя. Не повезло тебе, бабонька. Сама виновата. Дай-ка проверю, точно ты покойница, не забыла умереть-то? А то ведь всякое бывало, знаешь ли. И не такие оживали. Нет, моя милая, прости, все в порядке, окочурилась ты. Теперь давай искупаемся.
За спиной этого типа выросли двое крепких парней. Один подсек его ногу, другой сжал предплечьем горло, придушил и опустил на землю. Надзиратель хрипел, но не мог даже кашлять. Слезящиеся глаза выползали из орбит. Дикий страх смерти цвел пышным цветом на синеющей физиономии.
Павел подполз и заглянул в мешок. Его чуть не вырвало. Бледный свет фонаря плясал по изувеченному фиолетовому лицу, состоявшему из сплошных рубцов и синяков. Когда-то это была женщина. Возможно, симпатичная.
«Все понятно, – подумал он. – Насиловали и избивали всей толпой. Такую мразь не жалко будет в расход выводить».
Захваченный мужик жалобно хлопал глазами, щурился, пытался разглядеть, кто над ним навис. Это слезное выражение как-то плохо прилипало к физиономии, достойной неандертальца. Субчик был тот еще.
– Какого хрена? – выдохнул он и получил чувствительную оплеуху.
Павел приставил нож к его горлу, надавил, проткнул кожу. Потекла кровь. Мужик завибрировал.
– Времени у нас нет. Первая ложь – сразу убиваем, – вкрадчиво проговорил Павел. – Ты кто?
