– Хлопцы, бегите! Тут террористы! – надрывно выкрикнул какой-то усач, безуспешно ищущий укрытие, и забился словно в припадке, разрываемый пулями.
Двое или трое успели ответить, но эффективности от огня было мало, если не считать отбитой штукатурки и разлетевшегося стекла. Рухнул один, повалился, взмахнув руками, другой. Третий выбросил автомат, побежал, закрывая голову, к шлагбауму.
Пули, видимо, попали в мину, зарытую между рядами колючей проволоки. Она детонировала. Взрывом подбросило столбики, на которых держалась колючка, развернуло шлагбаум. Бойца, бегущего мимо него, поразил осколок. Он попал четко в голову и разворотил височную кость.
Спецназовцы расстреляли по магазину, вставили полные и вышли из укрытий, чтобы добить уцелевших врагов.
Начальник караула лейтенант Бобрик спал в своей каморке, когда в нее ворвался Шумский с раскрасневшимся лицом. Лампа-прищепка висела вблизи походной кровати, озаряя комнатушку лиловым мерцанием. Реакцией Бобрик обижен не был, свалился с кровати, дернул за шнур. Лампа упала на пол, разбилась.
Лейтенант возился в темноте, судорожно вытаскивал из кобуры пистолет. И вдруг в лицо ему ударил яркий свет. Включить фонарь, прикрепленный ремнями к голове, было для Шумского делом мгновения. Бобрик замер, парализованный светом, заморгал, как-то обиженно выпятил губы.
– Ты не успеешь выстрелить первым, – прозвучал из зоны мрака спокойный голос спецназовца. – Можешь проверить, конечно, но я бы не советовал. У тебя есть уникальная возможность сохранить свою жизнь.
Все же он попытался. Спасибо и за это, как говорится. В подобные структуры не набирают людей, желающих в чем-то каяться. Лейтенант стиснул зубы, дернул пистолет из кобуры и повалился навзничь. Одна пуля пробила ему глаз, а вторая раскроила лобную кость.
Капитана Рысько Соколовский утихомиривал лично. Тот вынесся в холл, всклокоченный, еле одетый, с огромными глазами, зачем-то принял боксерскую стойку и начал бегло палить из табельного пистолета Макарова. Павел едва колесом не прошелся, увертываясь от пуль. Он швырнул от груди прославленную американскую винтовку. М-16 хорошо ударила противника по челюсти. Рысько выронил пистолет, помотал головой, выплюнул выбитые зубы.
Соколовский набросился на него как коршун на полевую мышь, выдал прямой по челюсти, потом в шею, чтобы хорошенько подавился. А дальше элементарно, сапогом в пах, бронебойным кулаком в солнечное сплетение. Он опрокинул начальника охраны навзничь, поверг в глухое беспамятство.
Капитан поднял свой автомат, хотел пристрелить укропа, но одумался. Пусть лежит, может, сгодится еще.
Он бросился вниз по каменной лестнице, вертя стволом, прыгнул на узкую площадку и закружился на незнакомом месте. Так и под пулю подставиться недолго! Соколовский включил фонарь на голове и огляделся. Теперь все было видно.
Лестница шла дальше, а справа была дверь в помещение для надзирателей. В прежние годы, когда в больнице лечили людей, свихнувшихся на почве нелюбви к советской власти, здесь, по-видимому, находилась комната отдыха санитаров.
Капитан ногой распахнул дверь, из-за которой доносился шум, и ворвался внутрь, кипя праведной яростью. Яша Винничук вел неравный бой. Надзиратели Лемех и Гайдученко оказались крепкими орешками. Неизвестно, что тут происходило минуту назад, но все огнестрельное оружие валялось по углам. Ни у кого не было шансов поднять его, чтобы не получить при этом по голове.
Три человека сцепились в каком-то безумном комке. Бились жестко, совершенно безжалостно. Яков закусил губу, с которой стекала кровь, и махал дубинкой, отобранной у Гайдученко, а тот работал пудовыми кулаками. Лемех не отставал от напарника. На лбу у него цвел роскошный синяк. Видимо, поэтому глаза надзирателя вращались как сбесившаяся карусель, а изо рта текла и пузырилась пена.
Это было какое-то клиническое сумасшествие. Никто из противников не желал сдаваться. Надзиратели матерились, да и Яша от них не отставал. Все трое пропускали удары, кричали от боли.
Смотреть на это извращение было невозможно. Мушкетеры, блин!
Павел ворвался в гущу сражения и влепил Лемеху по затылку прикладом. Надзиратель упал. Соколовский вскинул М-16 – теперь наверняка в своего не попадет, – ударил короткой очередью и прибил надзирателя к полу.
Почувствовав поддержку, Винничук победно рявкнул и заработал дубинкой с ускорением. Его противник схлопотал по макушке и отлетел к стене. Увидев ствол, смотрящий не куда-либо, а ему в душу, он вдруг распахнул пасть и загоготал так, словно ничего смешнее в жизни не видел. Простучала короткая очередь, и еще один свежий покойник сполз по стенке на пол.
– Уф, спарился. – Яков неуверенно улыбался, размазывал рукавом пот, смешанный с кровью.
– С кем? – спросил Павел и приказал по рации тщательно зачистить территорию.
Даже одна выжившая сволочь могла доставить ополченцам миллион неприятностей. Надо было собрать оружие, изучить возможность конфискации одного из имеющихся на базе транспортных средств. Не требовалось быть чревовещателем, чтобы предсказать, что отход на свою территорию будет насыщен проблемами.
Бренча ключами, снятыми с тела надзирателя, Соколовский устремился в подвал. Кто-то из его товарищей рванул рубильник вверх, и мерцающий свет озарил вместительное узилище. Бойцы бросились в проход между камерами. Заключенные, взбудораженные шумом, уже приникли к решеткам, сонно моргали.
Ключи срывались, не попадали в замочные скважины. Павел чертыхался, пробовал другие.
– Выходим отсюда, товарищи, – бормотал он, насилу справляясь с запорами.
– Вы кто? – прохрипел пожилой истощенный мужчина, вываливаясь в проход.
– Спецназ ДНР. Прибыли по ваши бренные души. А вы чьих будете, уважаемый?
– Господи! – Из глаз мужчины текли слезы, трясся дряблый подбородок. – Я бывший депутат Верховной Рады Горчак Анатолий Петрович. Меня похитили в Донецке.
– А мы-то все гадаем, куда запропастился бывший депутат Горчак, на которого украинская Генпрокуратура завела аж восемь уголовных дел, – заявил Павел. – Вы пропали с концами, в киевских СИЗО вас никто не видел. Злые языки уверяли, будто вы вскрыли тайную финансовую кубышку и уже нежитесь где-нибудь на Каймановых или Сейшельских островах. Но никто, похоже, не спешил отправлять вас в Киев.
– Вы правы, молодой человек. У местных дельцов от СБУ имелись на меня какие-то свои виды. А что касается кубышки, то я с удовольствием распечатал бы ее. Да вот нету у меня таковой.
Из камеры напротив вышел мужчина, изнуренный, сутулый, с чудовищными мешками под глазами, но явно пребывающий в приподнятом настроении. Он тянул трясущуюся руку.
– Я верил в это, ребята. Черт возьми, я знал, что бог пошлет нам избавление.
– Не посылал нас никакой бог, – проворчал Павел, осторожно пожимая ладонь с вялыми пальцами. – А вы кто такой, не припомню что-то?
