– Ступай. Но оставь мне, пожалуйста, Спадакаппу. Может быть, он мне понадобится.
– Он останется с тобой, – уходя, сказал Рагастен.
Беатриче проводила супруга бесконечно нежным взглядом.
– А если я сама его найду? – прошептала она.
И позвала Спадакаппу.
XXXIII. Кто звал манфреда?
Герцогиня д’Этамп, вернувшись в Лувр после экспедиции в логово Маржантины, отправилась в покои, которые занимала герцогиня де Фонтенбло.
Апартаменты имели два выхода. Один из них вел через ту прихожую, в которую мадемуазель де Круазий приводила Трибуле. С другой стороны можно было войти через заднюю комнату, куда удалялись прислужницы герцогини де Фонтенбло. Именно через эту комнату и прошла герцогиня д’Этамп. Там возле камина дремала в кресле мадам де Сент-Альбан.
Герцогиня взяла ее за руку. Старая дама встала, поприветствовала герцогиню глубоким поклоном и застыла в ожидании расспросов, словно бы Анна де Писселё была королевой Франции.
– Ну, моя милая Сент-Альбан?
– Прошлой ночью приходил шут.
– Расскажите-ка об этом, – попросила герцогиня, усаживаясь.
– Шута привела мадемуазель де Круазий.
– Еще одна изменница!
Мадам де Сент-Альбан ядовито усмехнулась. Мадемуазель де Круазий была молода и красива, это стало двойной причиной ненависти старухи.
– Так вот. Шут вошел, юная герцогиня бросилась в его объятия, называя своим отцом, ну и всё такое: ей, мол, совсем не нравится в Лувре, она только и думает, как бы выбраться отсюда… Оба много плакали…
Анна де Писселё изумилась.
– Значит, это правда, – сказала она. – Герцогиня – дочь Трибуле. Она не лгала, не сошла с ума, когда взяла его за руку и перед всем двором закричала: «Вот мой отец!»
– Приходится поверить, что это правда, – посчитала своим долгом подтвердить мадам де Сент-Альбан.
– А что потом? – спросила герцогиня.
– Потом? Шут должен вернуться сегодня вечером, около полуночи, и они попытаются убежать.
– Сегодня вечером! То есть сейчас! Почему вы не предупредили меня раньше, старая дура!
– Я наблюдала за мадам герцогиней и не имела возможности посекретничать с ней.
– Замолчите!.. Вы, должно быть, совсем не одна находились здесь?
– Не понимаю, что хотела этим сказать мадам герцогиня, – старуха изо всех сил старалась не покраснеть.
– Где вы прячете своего любовника… Алэ ле Маю?
– Мадам… – забормотала Сент-Альбан.
– Да перестаньте! Вы же видите, что я тороплюсь…
В этот самый момент дверь комнаты открылась, к герцогине подошел офицер и, поклонившись, сказал:
– Я в полном распоряжении мадам герцогини.
Это и был Алэ ле Маю, младший офицер королевской гвардии. Ему было под пятьдесят. Он был беден и уже лет тридцать ждал случая сделать карьеру.
Этот офицер давно позабыл о совести; он готов был на всё. Его можно бы назвать обычным проходимцем. Мадам де Сент-Альбан, старая, преувеличенно стыдливая, сварливая женщина, никогда никем не любимая и отчаявшаяся встретить любящего человека, достаточно дорого платила за иллюзию любви, которую приносил с собой этот служака.
Алэ ле Маю в этот день, или, точнее говоря, в эту ночь, пришел попросить у своей любовницы пятьдесят пистолей. Она нашла такую сумму чрезвычайно завышенной. Спор был в разгаре, когда пришла герцогиня л’Этан. Офицер едва успел занырнуть в кабинет мадам, а старуха поспешно плюхнулась в кресло и притворилась невинно спящим младенцем.
Алэ ле Маю слышал весь разговор своей любовницы с герцогиней д’Этамп и подумал: «Вот где можно найти пятьдесят пистолей…»
Он открыл дверь клетушки, где он прятался, и приблизился к герцогине.
Первые слова, которые старый служака от нее услащал, были таковы:
– Месье Ле Маю, хотите заработать сто пистолей?
Ле Маю бросил взгляд, исполненный торжествующего презрения на мадам де Сент-Альбан, и упал на колени.
Таков был его красноречивый ответ.
– Хорошо, месье, – сказала герцогиня. – Будьте готовы. Завтра вы получите от меня эти сто пистолей. А может быть, и еще кое-что заработаете.
«Наконец-то мне повезло!» – подумал ослепленный неожиданным счастьем офицер.
Вслух же он спросил:
– Что надо сделать?
– Прежде всего поклясться сохранять тайну.
– Клянусь своей честью!
– Оставьте вашу честь в покое, месье, – сказала герцогиня. – Поклянитесь мне, что не будете болтать. Я оплачу ваше молчание. Но если вы только подумаете заговорить, вспомните о каменных мешках в Бастилии.
Герцогиня д’Этамп испытующе посмотрел на гвардейца.
– Чувствуете ли вы, – продолжала она, – достаточно силы в себе, чтобы помешать человеку крикнуть?
Алэ ле Маю вытащил из своего камзола шарф и лаконично ответил:
– Вот кляп.
– Хорошо! Достаточно ли у вас силы, чтобы заставить этого человека пойти с вами, а в случае необходимости пригрозить ему?
Алэ ле Маю обнажил шпагу и показал ее герцогине.
Та мрачно взглянула на клинок и вздрогнула.
– Нет… Бесполезное преступление – это глупость… Я бы предпочла нечто другое…
– А как силен это ваш человек? – спросил Алэ ле Маю.
– Это юная девушка… почти девушка.
Офицер улыбнулся. Он зашел в каморку и почти сразу же вышел оттуда со связкой веревок.
– Я свяжу ее и вынесу на спине.
– Хорошо, готовьтесь. Если я позову, входите! Хватайте юную герцогиню де Фонтенбло, вяжите ее, заткните рот… Ну, а потом посмотрим.
– А если вы не позовете?
– Тогда вы увидите, что я выхожу, и будете сопровождать меня.
– Я готов, мадам. Чтобы услужить вам, я не побоюсь разгневать самого короля.
Последние слова дали понять герцогине, что Алэ ле Маю может быть гораздо опаснее, чем это кажется. При случае он даже попытается шантажировать герцогиню доверенной ему тайной.
Расставшись с гвардейцем, герцогиня д’Этамп вошла в комнату Жилет.
А та, позволив служанкам раздеть себя и оставшись одна, начала готовиться к побегу. Она снова оделась, накинула плащ и с бьющимся сердцем поджидала Трибуле.
Внезапно она услышала легкий шум за своей спиной.
Она обернулась и, увидев герцогиню д’Этамп, побледнела.
Анна де Писселё быстро приблизилась к ней, взяла ее за руки и в лихорадочной спешке тихо проговорила:
