– Я хочу побыть наедине с узником, – сказал Лантене.
– Как хотите, преподобный отец… Только это может быть опасным.
– Мне нужно с ним серьезно поговорить…
– Хорошо!.. Если вам все-таки понадобится помощь… стучите в дверь…
– Ладно…
– В соответствии с желанием вашего преподобия я поместил узника в более удобную камеру. Негодяй не может пожаловаться.
Между тем Лантене тщательно запоминал дорогу, считал шаги, фиксировал точную топографию тюрьмы.
– Вы поменяли камеру? – спросил он, вздрогнув.
– Да, ваше преподобие.
– Хорошо, но начиная с сегодняшнего дня ее не надо больше менять.
– Договорились, преподобный отец… Вот мы и пришли.
Месье ле Маю кивнул ключарю, и тот открыл скрипучие замки массивной двери.
– Входите, ваше преподобие – тихим голосом сказал ле Маю. – При первом движении этого человека зовите на помощь!..
Лантене вошел в камеру. Дверь за ним закрыли, но на замок не заперли.
Молодой человек несколько секунд прислушивался, чтобы убедиться в том, что ле Маю действительно удалился. Потом он повернулся к Этьену Доле, откинул капюшон и протянул руки к печатнику. Доле вынужден был собрать все свои силы, чтобы не закричать. Этот крик погубил бы обоих. Узник и Лантене молча обнялись.
Потом Доле отвел молодого человека в угол камеры, самый удаленный от двери.
Первый вопрос печатник очень тихо задал о Жюли.
– Она в отчаянии, но держится мужественно.
– Авет?
– Обе в добром здравии!
– Как ты прошел?
– Убил Лойолу.
Доле затрясло от восхищения человеком, который запросто продолжил свой рассказ:
– Я убил его или, по меньшей мере, смертельно ранил, взял у него бумагу, подписанную королем, и пришел сюда…
– О, мой сын! Мой сын! – тихо проговорил Доле и пожал Лантене руку.
А тот спросил:
– Как вы?
– Не будем говорить обо мне, я ужасно страдал.
– Да, – лихорадочно продолжил Лантене, – не станем терять времени на бесполезные разговоры… Отец… я пришел вас спасти.
– Каким образом?
Лантене живо скинул свое монашеское одеяние и примерил сутану на Доле. Печатник снова восхищенно посмотрел на Лантене.
– Как я горжусь тобой! – сказал он. – Уверен, что моя Авет будет с тобой счастлива!
– Быстрее, отец!
Доле пожал плечами.
– Вы отказываетесь?
– Да…
– Вы полезны миру, я – нет.
– Ты – одно человеческое существо, я – другое. Вот и всё.
Это было сказано кратко, трогательно и возвышенно.
Лантене понял, что никогда Доле не согласится на подмену.
В ту же секунду мозг его пронзила мысль: «И как я мог поверить, что он согласится! Надо искать другое средство».
– Да, сын мой, какая разница! Ты просто хочешь спасти мою жизнь, пожертвовав своей.
Лантене побледнел.
– Отец, – наконец выдавил он из себя, – есть еще одно средство.
– Какое?
Лвнтене вложил кинжал в руку Доле.
– Вот, – быстро проговорил он. – Я позову, дверь откроют. Мы выйдем вместе, убивая каждого, кто посмеет помешать нашему бегству. Снаружи, перед главным выходом, нас ждет Манфред с двумя десятками решившихся на всё головорезов. Мы закричим. Они услышат нас и бросятся к воротам… Мы обо всём договорились на тот случай, если вы откажетесь выйти один…
– Это средство мне кажется более разумным, – хладнокровно сказал Доле. – Обними меня, сын мой.
Лантене и Доле крепко обнялись. Потом Доле, держа в руке кинжал, спросил:
– Ты готов, сын мой?
– Готов, отец!
– Хорошо! Зови!
Лантене решительно пошел к двери и со всех сил ударил по ней кулаком.
– Ко мне! Ко мне! – закричал он.
Сразу же в коридоре послышались шаги.
– Внимание! – предупредил Лантене.
Дверь резко открылась. У порога камеры стояли пять или шесть стражников.
– Дорогу! – взревел Лантене, бросившийся вперед с кинжалом в руке.
Доле прыгнул за ним.
– Стой! Стой! – орали тюремщики.
Но Доле и Лантене, воспользовавшись замешательством, на несколько мгновений парализовавшим солдат, уже бежали по коридору.
У Лантене быа хорошая память. То, что однажды запечатлелось в его голове, оставалось там навсегда. Путь, пройденный им рядом с Жилем ле Маю, в мельчайших деталях всплыл в его памяти. Сомнений в выборе дороги у него не было. Не прошло и двух минут, как он, в сопровождении Доле и мчавшейся в отдалении и кричащей толпы тюремщиков, оказался в большом вестибюле, примыкавшем к воротам тюрьмы.
Слева от ворот располагалась кордегардия. Там находились в полной готовности два десятка солдат.
Доле и Лантене бросились к воротам.
Солдаты выступили толпой и преградили им дорогу скрещенными алебардами. Появился испуганный, бледный, дрожащий Жиль Маю.
– Ваше преподобие… Ваше преподобие, – бормотал он.
– На помощь, Манфред! – закричал Лантене.
Вслед за этим криком на улице, у ворот тюрьмы, началось что-то странное. Люди с недобрыми лицами бросились к воротам. Во главе этой группы мчался Манфред со своей длинной шпагой в руке.
– Бей! Грабь! Убивай! – кричал он.
В этот момент на улицу рысью вылетел большой конный отряд. Во главе отряда мчался главный прево.
XLIX. Каприз Франциска I
Накануне этого дня, ночью, происходило нечто, о чем мы не можем умолчать.
В течение нескольких дней, особенно после того дня, когда Монтгомери арестовал Трибуле, чтобы вести его в Бастилию (по меньшей мере в соответствии с рапортом, который капитан подал королю, а мы знаем, насколько правдив был этот рапорт) – словом, в течение нескольких дней его величество выглядел мрачнее обычного. Причиной такого состояния было отсутствие новостей о Жилет, получить которые тщетно старался Монклар.
Главный прево сначала намеревался выбить из мадемуазель де Сент-Альбан всё, что она знает о похищении герцогини де Фонтенбло. В глубине души он знал, какой ответ даст ему старая придворная дама. Но ему надо было получить этот ответ официально, чтобы открыто обвинить герцогиню д’Этамп.
Итак Монклар отправился в Бастилию, чтобы «допросить» мадемуазель де Сент-Альбан.
