Король безразлично кивнул головой.
Неужели Франциск отказался от поисков Жилет?
Ни в коем случае! Больше, чем когда-либо, король был влюблен в нее, и его безмерно волновал запутанный вопрос, действительно ли Жилет является его дочерью. Но данная неизвестность только усиливала королевскую страсть.
Король непрестанно мечтал о Жилет. Но он мечтал и о другой женщине… Что делать? Король был влюбчив… Вот и сейчас его кто-то заинтересовал!
Около девяти часов вечера, по привычке, Ла Шатеньере и д’Эссе вошли в комнату короля. Сансак куда-то исчез. Двое его друзей могли бы рассказать, что с ним приключилось, но они не позволяли себе нарушить абсолютное молчание по этому поводу.
Басиньяк, первый камердинер короля, заканчивал одевать чем-то озабоченного Франциска.
Любовный каприз был для короля серьезным делом.
– Входите, господа, – пригласил придворных король, когда обряд одевания был закончен.
– Куда направляемся, сир? – спросил Ла Шатеньере.
– Туда же, где мы были вчера, где мы были позавчера…
Д’Эссе и Ла Шатеньере с улыбкой переглянулись.
Трое мужчин вышли из Лувра через потайную дверь, ключ от которой был только у самого короля, и сразу же направились к церкви Сент-Эсташ. Королю понадобилось добрых полчаса, чтобы преодолеть расстояние от Лувра до церкви, хотя на это хватило бы и пяти минут…
Его величество пребывал в глубокой задумчивости.
И все его размышления свелись к следующей фразе:
– Прошу прощения, господа, но ни одна герцогиня или принцесса не сопротивлялась так долго, как эта шлюшка!
– Она просто не знает, с кем имеет дело, сир!
– И мне хочется, чтобы она по-прежнему этого не знала.
– Хорошо, сир!.. Но вот мы и пришли.
Король поднял голову и увидел, что стоит перед закрытой дверью. Он почувствовал легкую дрожь, охватившую его с головы до ног.
– Да черт ее побери! – выдавил он из себя, пытаясь улыбнуться. – Я дрожу, как перед первым свиданием!
И он изо всех сил забарабанил кулаком в дверь… Она сразу же отворилась. Изнутри послышались раскаты смеха, пьяное пение… Король находился на пороге болезни!
– Входите, молодые сеньоры! – послышался женский голос.
При слове «молодые» Франциск I расправил плечи и улыбнулся.
– Устройте-ка нас в уголок поспокойнее, где бы нам никто не помешал, – приказал он.
Женщина открыла одну из дверей, и трое наших героев вошли в комнату, обставленную с претензией на шик.
– Это комната для принцев! – угодливо улыбнулась женщина.
– О! О! – удивился Франциск. – Но для нас, бедных провинциальных дворян, это слишком шикарно!
– Да входите, входите же…
– Хорошо. Принесите вина…
– И пусть подаст его рука одной из ваших прелестниц! – добавил Ла Шатеньере.
Гости расположились на широких низких деревянных сиденьях, на которых лежали бархатные подушки.
– Клянусь мертвым Господом! Как бьется сердце! – сказал Франциск.
– Стало быть, это настоящая любовь, сир? – спросил д’Эссе.
– Прежде всего, мой милый, не забывайте, что данное слово здесь непримиримо. Я бедный дворянин, а следовательно, почему бы не обойтись без любви?.. Эта гибкая шея, эти белоснежные груди, эти красивые руки столь восхитительной формы… Почему эти чудесные вещи не вдохновят меня на любовь? Эх, господа! Что такое любовь, если не постоянное возобновление желания! Скажем, я желаю эту женщину, я ее …Да вот же она!
В этот самый момент в комнату вошли три женщины. Одну из них звали Мезанж
[39]
, другую – Фовет
[40]
. В их костюмах не было ничего сдерживающего, что могло бы помешать веселящимся посетителям. Их легкие шелковистые платья держались на одной застежке, так что, едва присев на колени к Ла Шатеньере и к д’Эссе, они оказались полуголыми. Сразу же после этого послышался их милый смех, когда они наливали белое вино в оловянные кубки кавалеров.
Мезанж и Фовет нисколько не ошиблись; они прошли прямо к д’Эссе и Ла Шатеньере, оставляя возможность третьей подружке занять место рядом с третьим кавалером.
Чтобы тотчас закончить описание этой сцены, на которой мы не станем останавливаться, так как наше единственное желание состояло в том, дабы обрисовать ее в общих чертах, скажем, что пять минут спустя обе шальные девчонки исчезли, увлекая с собой своих кавалеров. Возможно, оба придворных были так быстро удалены из-за того, что король как можно скорее должен был остаться один.
Что же до третьей женщины, то она уселась напротив короля. Она была замаскирована под черную волчицу. Но маска была приподнята, что позволяло увидеть блеск ее губ и снежную белизну груди, остававшейся открытой.
Чарующие светлые волосы падали на обнаженные плечи, образуя подобие плаща, что, безусловно, вызвало бы зависть Дианы де Пуатье, так гордившейся своей великолепной шевелюрой.
Как мы уже сказали, эта женщина сидела напротив Франциска, а не рядом с ним.
Король поднялся, приветствовал эту женщину с той изысканной обходительностью, которая никогда не покидала его в присутствии женщин, и, взяв даму в маске за маленькую ручку, жарко поцеловал ее нежное запястье. Потом он уселся, взял принесенный женщиной кувшин белого вина и самолично налил вино в кубки.
– Такие восхитительные ручки не созданы для прислуживания, – сказал он.
– Ах, месье! Вы говорите со мной, как с герцогиней, а я простая мещанка…
– Мещанка! – воскликнул король.
– Да, и это слишком сильно сказано! Не так ли?.. Я бы назвала себя несчастной шлюхой…
– Нет, нет, нет, милое дитя! Вас нельзя так назвать. Вши манеры, ваша непринужденная речь, такой нежный звук вашего голоса, несмотря на то что вы пытаетесь его изменить, подобно тому, как вы скрыли под маской ваше лицо, – всё это говорит о том, что вы добились положения в обществе.
– Может быть, – серьезно сказала женщина.
– В таком случае не согласитесь ли вы снять маску? Разве вы хотите лишить меня наслаждения любоваться вашей красотой?
– Месье, я хочу остаться в маске.
– Навсегда?
– Что вы! Это было бы слишком жестоко! – рассмеялась женщина.
– Да! Жестоко для тех, кого вы лишаете столь восхитительного зрелища.
– Я и в самом деле красива, – спокойно сказала странная распутница, – но успокойтесь, месье, мой зарок перестанет действовать через несколько часов.
