– Слушайте меня внимательно, бойцы! Как бы ни сложилась судьба каждого из нас дальше, сейчас, в эти минуты, мы можем утверждать: наше восстание удалось. Мы перебили большую часть команды и охраны, мы сумели освободиться из заточения. И даже если умрем, то умрем свободными людьми, в борьбе, как и надлежит умирать солдатам.
– Жаль, что полностью захватить баржу нам так и не удалось, – произнес тот самый моряк, которого все называли «рулевым». Он был ранен, левая рука его висела на подвязке из матросской простыни. – Может, все-таки попробуем, выкурим тех, что засели в машинном отделении?
– Бессмысленно, – жестко парировал десантник. – Гранат у нас нет. Даже если бы каким-то чудом нам удалось ворваться в это отделение, то зря потеряли бы бойцов. А главное, там находится командир баржи, который поклялся, что при попытке захвата их выведет двигатель из строя.
– Короче, что решаем, товарищ майор?! – обратился к Гродову какой-то разбитной морячок, в изорванной тельняшке и с большими кровоподтеками на лице.
– Если уж совсем коротко, то решение может быть одно: все, кто способен держаться на воде, за борт. Взламывайте палубу, хватайте все, что может удерживаться на воде; используя канаты, вяжите плоты и уходите по правому борту в сторону суши. Там много отмелей, поэтому через пару часов на одной из них уже сможете передохнуть. Причем делать это нужно быстро, поскольку катера уже, возможно, вышли из порта.
– В воде они нас и перетопят, как щенят, – мрачно обронил кто-то из бойцов.
– Катер или два, которые придут сюда, прежде всего, бросятся к барже, надеясь спасти и ее и тех, кто закрылся в машинном отделении. И топить нас тоже не будут спешить, сначала попытаются взять на абордаж; на борту катеров наверняка окажутся десантники. Словом, расклад такой, – начал майор спускаться на палубу, – мне понадобятся десять добровольцев. Они и те раненые, которые не способны плыть, остаются на барже. Своим сопротивлением мы отвлечем и задержим катера, помогая вам уйти как можно дальше от судна. Но условие: те, кто покидает борт, передают оружие остающимся. Пусть враги попробуют взять нас на абордаж, увидим, как у них это получится.
– Идея принимается, командир, – тут же отозвался стоявший у самой пристройки Жодин. – Но только ты уйдешь вместе с остальными. С добровольцами на судне останусь я. Кстати, считай, что первый из десятки уже есть.
– Видишь ли, сержант, – уверенно, внушительно проговорил Гродов, – до сих пор всегда случалось так, что последним оставлял позиции нашей батареи, дивизиона, полка – я. Так стоит ли ломать традицию?
Кроме десяти добровольцев, решивших защищать баржу, набралось еще около пятнадцати бойцов – из раненых, ослабевших и просто не умеющих плавать, словом, тех, кто предпочел умереть в бою, нежели тонуть в ночном море. Кому не хватало винтовок, вооружались баграми, штыками или просто чем попало. И те, кто уходил, и остававшаяся команда «Сатул-Маре» вместе «добывали» и спускали на воду все, что способно было удерживаться на ней, чтобы затем баграми отталкивать это новое «плавсредство» с облепившими его людьми от борта.
Прежде чем начать эвакуацию, майор объявил остающимся: «К полуночи все, кому суждено было спастись, уже будут на берегу или на мелководье, так что если к тому времени катера не появятся, все, кто способен держаться на воде, тоже уйдут. С ранеными на борту останусь только я».
С командой баржи уплывающие прощались коротко и сдержанно. Но почти каждый считал своим долгом подойти к майору, чтобы сказать: «Побольше бы нам таких командиров, как вы, майор», «Жаль, что не пришлось воевать рядом с вами, товарищ командир» или что-то в этом роде. С ранеными ситуация тоже прояснилась довольно быстро. Когда нескольких из них уплывающие взяли с собой на плоты, тяжелораненый моряк, которого все называли «боцманом», подозвал рулевого:
– Ты, браток, для очистки совести, положи меня на какую-нибудь доску. Подыщи с парнями, положи и оттолкни от борта. Этому пехотинцу, – кивнул он в сторону лежащего рядом с ним ефрейтора, – все равно – он бредит и до утра вряд ли дотянет. Я же, как полагается всякому порядочному боцману, хочу «отбредить» свое там, в море. Когда-то командующий военно-морской базой назвал меня «лучшим боцманом всего Черноморского флота». Преувеличивал, конечно, а все же слово было сказано.
– Это по-нашему, – признал рулевой, не вдаваясь ни в какие излишние разговоры, и через несколько минут плотик, слепленный из двух брусков и широкой доски, вместе с боцманом отходил от баржи. Мысленно прощаясь с обреченным, Гродов обратил внимание: плотик медленно сносит на северо-запад, что подтверждало его догадку – здесь уже ощущается течение Днестра.
– Может, все-таки стоит уйти, командир? – вполголоса проговорил Жодин. – Мы здесь и без тебя дадим бой. Ты ведь отменный пловец и без плота до берега доберешься.
Прежде чем отреагировать на его предложение, Гродов взглянул на восток, туда, откуда должна была прийти их погибель, и невольно вздрогнул: черная точка, появившаяся на едва освещаемом предзакатными лучами горизонте, не могла быть чем-то иным, кроме катера. Взойдя на помост, на котором был установлен пулемет, он поднес к глазам бинокль. Катеров было два, они шли уступом друг за другом, направляясь прямо к барже. «Сомнений быть не может, – понял майор. – Это по наши души».
– Уступи место специалисту, командир, – прихрамывая, поднялся в пулеметное гнездо младший сержант. – Если помнишь, я говорил тебе, что специально на пулеметчика учился. Второй номер тоже имеется, так что у нас тут с противником свой, особый разговор предстоит.
– Специалист есть специалист – развел руками Гродов.
Когда катера приблизились, солнце уже окончательно зашло, и вечерние сумерки начали переплавляться в осеннюю темень. Командир экспедиции румынских катеров явно был намерен договориться с восставшими, чтобы таким образом спасти и блокированных в машинном отделении моряков, и баржу. Поняв, что переговоры ни к чему не приведут, командиры катеров попытались взять «Сатул-Маре» на абордаж, однако повстанческая команда ее ответила таким дружным пулеметно-ружейным огнем, что, потеряв нескольких десантников и получив пулеметные пробоины в надстройках, катера вынуждены были отступить. Но и повстанцы тоже потеряли четверых бойцов убитыми.
Когда катер, который блокировал баржу со стороны берега, ушел оттуда, чтобы присоединиться к тому, что опекал баржу с юга, со стороны открытого моря, Гродов понял, что переговоры кончились и возиться с ними до утра румынские моряки не намерены. После первых же снарядов, которые достигли «Сатул-Маре», она загорелась и дала течь. Сообразив, что с минуты на минуту может взорваться топливный бак, майор, скрывавшийся за остатками надстройки, скомандовал: «Всем – за борт!» и, подхваченный на лету взрывной волной, бросился в воду вслед за остальными.
Он видел, как очередной снаряд породил султан воды прямо посреди группы уплывающих бойцов, и, поняв, что уже ничем не способен помочь им, что здесь, как и во время атаки, каждый предоставлен своей судьбе, поплыл в сторону берега, на ходу стаскивая с себя солдатские сапоги.
