Но вот беда: слишком уж неудобным для передовой «черных комиссаров» оказывался этот рыбачий, из-за глубокой балки так окончательно и не слившийся с селом хутор. Совершенно ясно, что, оседлав его, противник каждую хату, каждый подвал и сарай, превратит в огневую точку, чтобы держать под прицелом передовую. И что именно оттуда, скрытно накапливая силы, он по три-четыре раза на день станет переходить в атаки. Тем более что в ближнем тылу его – большое, лиманом и оврагом защищенное село, через которое поступает подкрепление.
– И много жителей остается в твоем «пригороде Рио-де-Жанейро», сержант? – поинтересовался Гродов.
– Около трех десятков, в основном старики и детвора. Но в тыл уходить не желают, рассчитывая отсидеться по погребам.
– …И силой изгонять их не имеем права, – задумчиво молвил Лиханов. – Прикажете пару взводов перебросить на этот хутор, чтобы оттянуть силы противника? – обратился он к комбату.
– Очевидно, так и надо бы поступить, – с той же задумчивостью признал его правоту капитан. Однако принимать решение почему-то не торопился.
Вода, принесенная разведчиком из села, была солоноватой, с каким-то щелочным привкусом, но все же это была… вода; никакой другой в селе, разбросанном между морем и соленым лиманом, все равно не сыскать. Правда, в километре от передовой, на той самой территории, где совсем недавно располагался полевой госпиталь, тоже обнаружился колодец. И хотя вода в нем была не лучше, но преимущество его заключалось в том, что он все-таки оставался в тылу, а не на ничейной полосе.
Как бы там ни было, а командир хозвзвода Коновченко уже наладил доставку оттуда воды бойцам передней линии, реквизировав при этом в деревне повозку и несколько бочек; благо трофейный конь на батарее все еще оставался. Там же, у колодца, расположились ротные полевые кухни и лазарет.
– Кстати, двое хуторян являются бойцами сельского истребительного отряда, созданного для борьбы с диверсантами, – вспомнил Жодин. – Возглавляет его старик, бывший боцман траулера Федор Кремнев. Я встречался с ним. Заверяет, что, если будем держать оборону на хуторе, он готов собрать там «истребителей» со всего села, а также мобилизовать нескольких добровольцев-стариков, воевавших еще в Первую мировую и Гражданскую.
– Я тоже знаком с этим «мореманом», как он себя называет, некогда ходившим не только на траулере, но и на судах дальнего плавания, – оживился Лиханов. – Напористый мужичишка, с истинно боцманским характером.
– Словом, по численности, обещает выставить в помощь нам до взвода, если, конечно, подсобим оружием. Хотя бы трофейным.
– Почему бы и не помочь, тем более что немного трофеев у нас все еще осталось? Когда армейского подкрепления ждать неоткуда, каждый штык ополченца – на вес победы.
2
Бронепоезд «Король Михай» неспешно продвигался выжженной августовской степью, все дальше унося маршала Антонеску от линии фронта, от штаба 4-й армии, от пригородных сел так и не взятой им Одессы.
Возвращением в Тирасполь, эту новоявленную столицу Транснистрии, завершался не просто первый выезд вождя Великой Румынии на фронт. В эти часы завершалась тщательно спланированная военно-пропагандистская акция, которая не только отечественным недоброжелателям, но и фюреру рейха, величию которого Антонеску до подобострастия подражал, а также всем прочим союзникам, всему миру должна была показать: живы, живы еще в Румынии традиции непобедимых предков-римлян! Современные румынские солдаты все еще осознают себя прямыми наследниками славы, доблести и военной выучки бессмертных римских легионов. Не случайно же само государство румынское именуется теперь «национал-легионерским».
И как же прекрасно все поначалу складывалось! Совсем недавно он получил из рук Гитлера высокую, пусть и с каким-то аляповатым названием «Рыцарский крест Железного креста», награду за союзническую верность Третьему рейху; а из рук короля Михая I – вожделенный чин маршала[3]. И если бы генералы не подвели… Если бы под его общим командованием румынские полки, его «бесстрашные легионы», сумели пробиться хотя бы к окраинам Одессы… Эта победа стала бы апофеозом его восхождения как кондукэтора Румынии и вошла бы в историю первой победой войск под командованием маршала Антонеску[4]. Но, увы, все пошло совершенно не так, как он предполагал. Лучшие пехотные части и конные королевские гвардейцы словно бы специально демонстрировали главкому и сопровождавшим его журналистам, насколько они вообще не подготовлены к войне, а тем более – к войне с русскими и насколько бездарно их командование.
«Так, может, и в самом деле – специально… демонстрировали?! – ухватился маршал за эту шальную мысль. – Чтобы показать свое нежелание воевать за пределами исторических земель». Не зря же многие офицеры остались недовольны тем, что их главнокомандующий не устоял под натиском Гитлера, и в конце концов согласился перенести военные действия за Днестр. Да и руководство сигуранцы то и дело докладывает о пораженческих настроениях солдат, в массах которых зреет страх, что к зиме вермахт выдохнется, и пока германцы будут отсиживаться в обороне, русские начнут вымещать всю накопленную в ходе войны злобу здесь, на юге, на плохо вооруженных и подготовленных румынских частях.
«Уму непостижимо: пораженческие настроения! – решительно покачал головой маршал, словно пытаясь развеять таким образом мрачные мысли. – И это в армии, которая за два месяца сумела освободить порядка шестидесяти тысяч квадратных километров своих исконных территорий! Именно так: исконных! А теперь еще и завершает освобождение приблизительно такой же территории, пусть и спорной в историческом плане, Транснистрии, уверенно устанавливая румынскую власть на всем пространстве между Днестром и Южным Бугом! Причем неизвестно, станет ли Буг последним рубежом. Не исключено, что фюрер позовет их и дальше – на Крым, в Донбасс, до берегов Дона. Что же в таком случае произойдет с этой армией, если ее постигнут хотя бы временные неудачи?! Когда, не доведи Господь, придется отступать? А ведь всякое может случиться, все и всякое! Он, старый солдат, прошедший через окопы Первой мировой и победный сумбур Венгерской кампании в 1919-м, прекрасно знает это. Отступала же когда-то армия самого Наполеона. Кстати, из-под стен Москвы… разгромно отступала! И ничего! Кто после этого способен был усомниться в полководческом таланте великого корсиканца?»
Вспомнив о поражении Наполеона, кондукэтор с какой-то непонятной мстительностью сказал себе: «Однако учти, что Бонапарта его воины и весь парижский бомонд продолжали обожествлять и после катастрофического поражения под Москвой. А недруги в Бухаресте ликуют даже по поводу твоих мелких неудач под Одессой. Если же случится общее поражение… О, если оно вдруг случится!.. – вновь сокрушенно покачал головой маршал. – На тех же штыках, на которых румынские генералы должны были принести в столицу королевства победу, они принесут и швырнут к подножию трона твой труп, всему миру показав истинную разницу между Антонеску и Бонапартом. Причем можешь не сомневаться: именно так они и поступят».
По роскошному персидскому ковру, которым был устлан пол вагона, маршал вернулся к своему коньячному столику и опустился в широкое кожаное кресло. Сделав небольшой глоток, он закрыл глаза и слегка запрокинул голову. Напиток все еще хранил привкус винограда, а букет его состоял из аромата горных трав. Это был даже не коньяк, а некий коньячный напиток, почти на четверть состоявший из настойки трав, собранных в окрестностях его родного города Питешта, на отрогах и в горных долинах Южных Карпат.
