– Вот уж действительно странно, что смирился, – не поверил ему Гродов. Несмотря на то, что комбриг предпочитал все переговоры вести только с командиром полка или командиром дивизиона, Дмитрий тем не менее несколько раз становился его собеседником, и мог убедиться, что тот в самом деле не признает никакого иного языка, кроме «языка устава». А потому сомневался, что Кречет вообще когда-либо решился употребить в разговоре с ним свое «подтрибунально». Тем не менее сейчас Дмитрий примирительно сказал:
– Мало того, я просто представить себе майора Кречета без этого словца – «подтрибунально» – уже не могу. Так что не торопитесь отрекаться от него, как от родовой метки.
– И не тороплюсь, – вызывающе заверил его комдив.
21
Когда в их разговор вклинился грохот батарейного залпа, комбат от неожиданности инстинктивно сжался, готовясь услышать в следующую минуту близкие разрывы, однако их не последовало.
– Румыны установили в районе Чабанки дальнобойную артиллерию, – появился в проеме двери Лукаш, – и теперь ведут пристрелку по порту и «севастопольскому фарватеру».
– Какая ж это «пристрелка», политрук?! Побойся Бога! Залп в четыре ствола – это ты называешь «пристрелкой»?
– Так ведь румыны только так и пристреливаются, – иронично улыбнулся Лукаш.
– Ну-ну, там тоже случаются неплохие канониры.
– Да, видно, слишком уж редко. Не зря же немцы предложили Антонеску заменить все основные орудийные номера румынских батарей своими артиллеристами, оставив за «мамалыжниками» подноску снарядов, да еще должности конюхов и ездовых. Со слов пленных излагаю, капитан.
Они дождались второго залпа, и только тогда Гродов недоверчиво передернул подбородком. Такая пальба была простительна только в том случае, если порт и ближняя часть фарватера, в пределах залива, уже прекрасно пристреляны по квадратам и ориентирам, а главное, где-то рядом с портом затаился наблюдатель-корректировщик с рацией. А что, может, и затаился. В городе, в котором все еще остаются десятки тысяч молдаван, считающих себя теперь этническими румынами, а чуть ли не каждый второй дом имеет свой ход в катакомбы, установить подобные посты не так уж и сложно.
– Вскоре они подтянут такие же орудия к Новой Дофиновке, – произнес он как бы про себя, – и станут простреливать этот самый фарватер чуть ли не прямой наводкой, ориентируясь уже по Воронцовскому маяку[21].
– Причем бить будут как минимум три-четыре батареи, дабы дезориентировать наших дальнобойщиков, – согласился с ним политрук, понимая, что с гибелью их береговой батареи и сменой позиций весь припортовый фарватер и сам порт оказались под интенсивным обстрелом врага.
– Тем более что дальнобойщиков у нас уже почти не осталось. Может, попытаетесь накрыть эту батарею? – обратился он к комдиву Кречету. Но тут же остепенил себя: – впрочем, не зная ее точного расположения, не имея ни воздушных, ни наземных корректировочных постов…
– Вот и я говорю: пустая трата снарядов, – молвил Кречет. – Причем подтрибунально пустая. Тем более что их батареи способны быстро менять позиции, а моя – стационарная, береговая, координаты которой давно известны. А значит, пристреляться по ней особого труда не составит. Ты-то сам, на перешейке своем, сколько продержаться сумеешь?
– Если никаких подкреплений не последует…
– Можешь не сомневаться: не последует. Нет у нас больше никаких серьезных резервов, истощены. Не далее как вчера сам слышал об этом из уст штабистов оборонительного района. И переброска из Севастополя теперь, ох, как усложняется.
Гродов замялся, вздохнул и вопросительно взглянул на политрука. Тот пожал плечами: дескать, бой покажет. Однако майор ждал другого, более существенного, ответа.
Теперь артиллерия противника повела беглый огонь по порту, фарватеру и припортовым кварталам города, а он, вчерашний командир грозной батареи, мог отвечать им разве что проклятиями. Орудий оказалось не менее восьми, а значит, это уже били сразу две батареи. Причем одна располагалась где-то между Григорьевкой и Чабанкой, другая – в районе хутора Шицли. Но, понял комбат, самое страшное в жизни порта, который по-прежнему оставался единственным связующим звеном с Севастополем и вообще с Большой землей, начнется через несколько дней. Когда румыны и немцы установят свои орудия здесь, в районе Новой Дофиновки, прямо на берегу моря.
– Если поступит приказ «стоять насмерть, ни шагу назад», думаю, четверо суток продержимся, – наконец решился ответить комдиву Гродов, прекрасно понимая, что уже, возможно, через несколько минут точно с таким же вопросом к нему обратятся из штаба Восточного сектора обороны, а то и штаба всего оборонительного района.
– А спросил я вот почему. Меня уже предупредили, что, как только 29-ю батарею высадят в воздух, личный состав ее объединят с подразделениями зенитчиков и стрелков прикрытия в батальон морской пехоты. Скорее всего под моим командованием. Словом, действовать станут, исходя из опыта формирования твоего батальона.
– Неплохое, следует сказать, решение получилось. Главное – удалось сохранить под одним командованием весь состав батарейного гарнизона. Больше всего бойцы опасались, как бы их не разбросали по разным подразделениям в виде маршевого пополнения.
– Согласен, комбат, согласен, – нервно, не скрывая своей раздосадованности, прервал его Кречет. – Тут все подтрибунально. Да только я вот о чем… Было бы еще лучше, если бы наши два батальона объединить в полк морской пехоты. Добавив, скажем, роту ополченцев и еще несколько мелких подразделений. Может, тебе со своей стороны, а мне – со своей, стоит обратиться к командованию с просьбой сформировать полк, основой которого стали бы бойцы береговой обороны, в частности, расчеты стационарных береговых батарей?
«Полк с майором Кречетом во главе?! – улыбнулся этой подсказке Гродов. – Как мило! Вот уж что действительно все выглядело бы «подтрибунально».
– Формированием полков морской пехоты, товарищ майор, занимается штаб оборонительного района, а точнее, штаб флота. Я же привык служить в тех подразделениях, пребывать в которых мне приказывают. Так что будем ждать приказа. – Решительно, хотя и дипломатично прервал комбат разговор с Кречетом, и тут же связался с командиром батальонной батареи «сорокапяток» Куршиновым. – У тебя ориентиры для стрельбы готовы?
– Так точно.
– Свяжись от моего имени с командиром 29-й батареи капитаном Ковальчуком и передай их. Кажется, ты с ним лично знаком, лейтенант?
– Начинал взводным в той же батарее, в которой служил Ковальчук. Только он уже был старшим лейтенантом.
– Значит, легче будет понять друг друга. Пусть готовится поддерживать нас всей мощью своих стволов.
– И поддержит, почему бы не поддержать?
Едва он произнес это, как на пороге появился сам командир 29-й. Смуглолицый и темноволосый, с двумя широкими золотыми коронками, озарявшими его пробивающуюся сквозь заметно изувеченные губы улыбку, с нагайкой в руке, – он был похож на таборного конокрада, вернувшегося после удачного налета на сельский табун.
