– Но поддержку моей батареи ты все-таки чувствуешь? – неожиданно прибыл на позиции батальона майор Кречет.
– Несколько раз батарея Ковальчука основательно терзала противника: факт есть факт, – деликатно уточнил Дмитрий.
– А терзала, потому что комбат получил мой жесткий приказ: «Гродова поддержать! Прежде всего – батальон Гродова». И это – подтрибунально.
Невысокого роста, располневший и неуклюжий в своем неподогнанном обмундировании, он нервно расхаживал по передовой у подножия Батарейной высоты, как полководец, потерпевший сокрушительное поражение, в которое все никак не мог поверить и с которым никак не хотел смириться.
– Мои бойцы ощущали эту поддержку, – исключительно из сочувствия к несостоявшемуся Ганнибалу признал комбат.
– Сначала погибли две батареи очаковского сектора, которые, пусть и формально, все же находились в подчинении моего дивизиона, затем твоя… Не сложилось у нас как-то с береговыми батареями. Так и готов доложить командованию флота: не сложилось!
– Решительно не согласен, майор, – повертел головой Гродов.
Услышав столь раскованное обращение, Кречет метнул на бывшего подчиненного уничижительный, начальственный взгляд, но вовремя вспомнил, что тот уже давно не его подчиненный, и, что самое скверное, – теперь уже равный с ним по званию. Знал бы Дмитрий, с какой тяжестью душевной пережил он это – в чине и должности – повышение бывшего командира батареи! При том, что понимал: самое большее, что может ожидать лично его – должность командира пехотного батальона в составе Первого полка Осипова.
– Ты, наверное, заметил, майор, что я ни разу не вызвал тебя в штаб дивизиона.
– Была ли в этом необходимость? – проворчал бывший командир батареи.
Он мог бы выразиться еще определеннее: «А была ли необходимость в формировании подобного дивизиона? И, в частности, вхождения в него подчиненной ему батареи, командование которой, так или иначе, осуществлялось из штаба военно-морской базы?». Но какой смысл в подобном препирательстве теперь, когда рушилась вся структура береговой обороны флота?
– Была. Уже хотя бы для того, чтобы мы с тобой, майор, могли лучше узнать друг друга.
Гродов снисходительно ухмыльнулся. Он не видел в этом никакого смысла. Его вполне устраивало то состояние, которое наметилось в последние дни: каждый из них существует и сражается, хоть и под общим командованием, но сам по себе, в состоянии «ни мира, ни войны».
– Только для этого знакомства ты и прибыл сюда, комдив?
Они поднялись на холм и с его высоты осмотрели два ряда окопов и остов корабля, на котором редко можно было уловить хоть какое-то движение.
– Знаешь, майор, по образованию и сути своей душевной – я все же моряк. Я никогда не командовал ни одним пехотным подразделением, а посему, честно говоря, смутно представляю себе, как это делается. Вот, отбросив гордыню, пришел поучиться у тебя, как следует выстраивать линию обороны. Сегодня с полковником Осиповым по телефону разговаривал, так он считает тебя чуть ли не великим тактиком степной войны и десантных операций.
– Любой ценой удерживать рубеж – вот и вся тактика, – ответил комбат, осматривая в бинокль видневшийся вдалеке бруствер противника. За ним едва заметно просматривалось облако пыли, поднятой, судя по всему, подразделением кавалерии, появление которой всегда служило предостережением: готовится очередной натиск румын.
– Скромничаешь. А полковник, удивлен тем, как быстро ты сумел перевоплотиться из командира стационарной батареи в командира пехотного батальона. Оказывается, это тоже непросто.
– Скажите прямо, майор: поступил приказ 29-ю батарею взорвать?
– В том-то и дело, что поступил.
– В какие сроки?
– Через два дня, ночью[22]. И это уже подтрибунально.
– Значит, ситуация действительно скверная…
– Во всяком случае, теперь уж мудрить над линией обороны тебе особо не стоит. Понятно, что как только батарею высадят в воздух, твой батальон отведут за ее казематы, на основную линию. Подтрибунально говорю. А все, что осталось от моего дивизиона, сгребут в очередной пехотный батальон.
– На этой основной линии вы уже побывали? – последовал «вопрос примирения». Гродов давно мог бы признаться себе, что никаких особых причин для неприязни между ними не существовало. Во всяком случае, повода для вражды Кречет не давал.
– Да какая там линия? Обычные окопы, наспех сварганенные, даже бревнами не обшитые. Ни дотов, ни дзотов. – Комдив снова закурил, но, вспомнив, что, при своих слабых легких, только что выкурил очередную папироску, отдал курево оказавшемуся рядом командиру орудия. – Каких-либо прочих укреплений и заграждений тоже не просматривается. И это уже подтрибунально. Да и то сказать: откуда им посреди степи взяться?
– Вот именно: откуда? – горестно улыбнулся Гродов.
– Как оказалось, ни одной линии обороны на подступах к городу, ни одного укрепрайона мы заранее так и не подготовили. Даже батареи наши береговые стационарные – и те оказались посреди голой степи, ничем не прикрытые. Помню: ты сам об этом говорил, как только вернулся со своего Румынского плацдарма.
– Было такое, – великодушно признал Гродов, мечтательно наблюдая за тем, как на дальнем рейде вырисовывается уже второе подряд торговое судно, идущее к порту вслед за боевым кораблем сопровождения. Явно приближался один из теперь уже нечастых севастопольских конвоев.
– Поначалу особого значения твоим словам я не придал. Но потом они не раз заставляли меня задумываться и над стратегией использования нашего дивизиона, и над многим другим. Ты знаешь над чем…
– Все мы в эти дни задумываемся над одним и тем же, товарищ комдив.
– Единственный сдерживающий фактор – прямо из окопов маяк Воронцовский просматривается, да пригородная деревенька в спину молится. Одесса, словом.
– О «сдерживающем факторе» хорошо сказано: «деревенька в спину молится». Как, впрочем, и весь город…
Уже собравшись уходить, Кречет прощально осмотрел с высоты холма воды небольшого залива, с грустью пофантазировал о поводу того, как хорошо было бы построить после войны на этом холме небольшую избушку, чтобы остаток дней любоваться окрестной красотой, и только потом неожиданно произнес:
– Слух до меня дошел, майор Гродов, что вскоре вас могут назначить командиром нового, третьего уже, полка морской пехоты, – возможно, впервые за все время их знакомства обратился он к Дмитрию на «вы».
По тому, с какой ироничной улыбкой новоиспеченный майор воспринял это сообщение, Кречет понял, что самому ему ничего по этому поводу неизвестно.
– Какого еще полка?
– Морской пехоты, как уже было сказано. Который еще только намечено сформировать.
– Слухи о формировании третьего полка морской пехоты гуляли давно. Поговаривали даже о формировании морской бригады. Но… почему я узнаю об этом назначении последним?
